Сказки - [93]
Мифологи видели в герое сказки солнце, преследующее зарю (героиню), или день, гонящийся с острой саблей за ночью: при этом указывают на синие бороды у некоторых божеств, например у Индры в Индии или у Беса в Египте; заря изображается любопытной, так как она всюду проникает и все хочет видеть; золотой ключик отождествляется с солнечным лучом или молнией.
Кречмер[20], указывая на то, что в ряде вариантов муж заставляет жену есть человеческое мясо, видит в нем аналогию с греческими богами мертвых питающимися телами своих жертв.
Сентив (стр. 364–396) видит в сказке отражение ритуала, инициаций, посвящения (в частности, для женщин — брака), сближая целый ряд различных сказок с мотивом запретной комнаты. Характер сказки в этом отношении весьма отчетлив, и можно согласиться с тем, что в основе своей сказка связана с определенными запретами, относящимися к поведению новобрачной: чтобы внушить новобрачной необходимость подчиняться этим запретам, могли рассказывать подобные истории. Но опять-таки, как и в предшествовавших случаях, для Перро эта прежняя цель сказки не имела уже актуального значения.
Кот в сапогах
Арне-Андреев, 545 В.
Больте-Поливка I, с. 325–334, № 33 а; 111, с. 487, № 214.
Ralston. Puss in boots. The nineteenth century. 1883, XIII, c. 88—104.
Ю. Поливка. Le chat botté — Сборник за пародии умотворения, наука и книжнина. Тт. XVI–XVII, София, 1900.
Сказка известна по всей Европе, на Кавказе, в Центральной Азии, на Филиппинских островах и на острове св. Маврикия, в Аравии, в Африке, у индейцев Северной Америки. Древнейший известный текст — в сборнике Страпаролы, соответствующий сюжет имеется также и у Базиле. Ни тот, ни другой текст не совпадают с текстом Перро, очевидно взятым из устной традиции (в свою очередь, в дальнейшем текст Перро неоднократно оказывал влияние на устную традицию).
У Страпаролы рассказ сравнительно весьма прост (ночь XI, рассказ 1-й). Трое сыновей получают в наследство от матери квашню, хлебную корзину и кошку. Последняя ловит зайцев и носит их королю, затем ведет к королю своего хозяина и толкает его в воду, заявляя, что он тонет, чтобы, таким образом, получить от короля одежду для него. Герой женится на принцессе. Король хочет осмотреть его владения; кошка заставляет рыцарей, пастухов и слуг в замке заявлять, что они служат ее хозяину; подлинный же хозяин именья по счастливой случайности умирает внезапной смертью.
У Базиле (II, 4) изложение сложнее. Здесьдва сына, одному из которых отец оставляет в наследство решето, другому — кошку. Кошка ловит рыбу и бекасов и носит королю от имени синьора Гальюзо. Когда король хочет познакомиться с Гальюзо, кошка докладывает, что камердинер обобрал его; король посылает ему богатое платье и приглашает к себе. Кошка искусно истолковывает грубые слова и поступки Гальюзо. Затем король едет осматривать богатства Гальюзо, причем кошка бежит вперед; по ее настоянию пастухи овец, коров и лошадей называют себя служащими Гальюзо. Когда Гальюзо женится на королевне, он обещает кошке беречь ее и ухаживать за ней при жизни, а после смерти набальзамировать и похоронить ее в золотом гробу. Кошка притворяется мертвой, Гальюзо хочет выбросить ее в окно; кошка вскакивает и убегает, упрекая его в неблагодарности.
Изложение Перро сравнительно очень просто, но у него введен эпизод с людоедом, которого нет ни у Страпаролы, ни у Базиле.
Мифологическая школа и здесь видит небесную историю: восходящее солнце (герой сказки, выходящий из воды), сопровождаемое и представляемое своим двойником (котом), быстро растет, сочетается браком с зарей, (принцессой) и царствует над миром; в людоеде, повидимому, также скрывается солнце (Лефевр, стр. LXIX–LXX1I).
Сентив (стр. 467–498) приписывает сказке ритуальное происхождение; по его мнению, сказка передает ритуал посвящения царя. Почитание священного животного, помогающего царю и его царству, усвоение царем нового имени (как маркиз Карабас), омовение в реке, одевание в новые одежды, признание царя его подданными, овладение дворцом — все это, по мнению Сентива, — явные следы царского ритуала.
В сказке, конечно, никак нельзя отрицать лежащего в основе ее почитания священного животного; это особенно ясно видно в африканских вариантах, которые приводит Сентив. Но вместе с тем необходимо отметить то, что обычно упускают из виду интерпретаторы в своих мифологических толкованиях: сказка (в европейских версиях) носит явно юмористический характер. Поэтому сопоставлять совершенно серьезно, например, обряд купания царя перед вступлением на трон и вынужденное купание героя сказки, подстроенное котом или лисой, вряд ли возможно: вся сказка стремится показать ловкость кота, рисует его мошеннические проделки, отнюдь не придавая им торжественного значения; это в своем роде настоящий плутовской роман. Поэтому вряд ли в деталях сказки можно видеть подлинные ритуальные элементы. Быть может, когда-то в древности, еще до формирования сказки как таковой, аналогичный рассказ употреблялся в качестве своего рода комментария и подкрепления к обряду; но подобное значение его выветрилось задолго до Перро, и Перро берет этот рассказ несомненно как известное средство развлечения; при этом отдельные детали он мог и сам вносить в свое изложение, и иногда, может быть, именно от Перро они проникали затем и в подлинные фольклорные тексты.
