Сказки острова Бали - [88]

А принц между тем спросил обезьяну:

— Скажи, матушка обезьяна, кто эта девушка?

— Моя дочь, принц. Пораженный принц возразил:

— Ты можешь говорить все, что угодно, но я не поверю. Скажи мне правду.

— Я хочу сказать — моя приемная дочь.

— Как ты ее встретила?

— Нашла в лесу.

— Обезьяна, у меня была двоюродная сестра, с которой я был обручен. Но единорог выиграл ее на состязании. Не она ли это?

— Это она, принц Корипана. Я имела честь спасти ее от единорога.

— Матушка обезьяна, я прошу у вас, как у приемной матери, руку принцессы Дахи.

Когда принцесса увидела, что у гостя манеры принца, она смущенно отошла в сторону, и принц разговаривал с обезьяной наедине. Теперь обезьяна подошла к девушке и сказала:

— Принцесса Дахи, благородный гость просит вашей руки.

Принцесса разрыдалась:

— Матушка обезьяна, — сказала она, всхлипывая, — как я могу дать согласие, когда не знаю, какого он сословия? — Ведь она все еще думала о своем нареченном.

Тогда обезьяна сказала:

— Этот благородный гость — ваш двоюродный брат и нареченный, принц Корипана!

Какое счастье свалилось на молодых людей! И сколько же им надо было рассказать друг другу!

Вот наконец принц окреп и отправился с невестой в Корипан. Пунта нашел кратчайший путь, и они быстро добрались. Царственные родители не могли прийти в себя от изумления, когда увидели своего сына с прекрасной девушкой и обезьяной.

— Кто эта молодая красавица? — спросили они.

— Это моя невеста, принцесса Дахи.

Пришлось рассказать отцу и матери все с самого начала. Выслушали родители принца и сейчас же послали гонцов к отцу и матери принцессы. Надо было готовить свадьбу.

А обезьяну раджа Корипана хотел наградить за то, что она спасла принцессу Дахи от единорога и потом так заботилась о ней. Он спросил ее:

— Матушка обезьяна, чего ты больше всего хочешь?

— Государь, я устала быть уродливой, грязной обезьяной. Мое самое большое желание — стать прекрасной небесной девой!

— Хорошо, — сказал раджа, очень довольный. — Это желание можно исполнить. Есть у меня купальня, в которую вода стекает по одиннадцати желобам. Под ними ты должна искупаться. Начать надо с той струи, которая ближе всего к солнечному восходу. Но под одиннадцатую струю, самую западную, ты ни за что не должна вставать!

Обезьяна поблагодарила раджу за его доброту, и служанка отвела ее к купальне. Там она встала под первую струю и омылась в ней, а потом с любопытством посмотрела в гладкую воду пруда. Она стала человеком, но не совсем: что-то обезьянье в ней осталось. Тотчас она встала под вторую струю и посмотрела, какой стала она теперь. И увидела, что похожа на обыкновенную крестьянку.

После третьей струи она выглядела уже гораздо достойнее, а после девятой выглядела как настоящая принцесса.

Но она хотела быть еще красивее! Встала она под десятую и превратилась в нежную, прекрасную небесную деву. Невозможно было подумать, что она когда-то была обезьяной.

Долго глядела она на себя в зеркало воды, никак наглядеться не могла. «Теперь я небесная дева, как это прекрасно! Но небесной деве, наверное, можно встать и под одиннадцатую струю! Обезьяне это запретили, но небесной деве? Смеет ли обыкновенный раджа приказывать ей?»

Она встала под одиннадцатую струю, но — увы! — вся красота с нее стекла. Она снова стала старой, грязной обезьяной, которой всегда была. Заплакала обезьяна и побрела в лес.

49. Черная наседка и дикая кошка

Жила-была черная курица, и сидела она на яйцах в темном углу кухонного домика. Яиц было четыре штуки. Вот сидела она, сидела и слышит — что-то постукивает. Слезла с гнезда, глядит: цыпленок высовывает из яйца свою головку. А потом он совсем разбил скорлупу и вылез — смешной цыпленок, покрытый черным пушком, весь в мать. Едва вылупился первый, высунулась головка второго, а вскоре и третий вылез на свет. Но на этом все остановилось. В четвертом яйце ничего не шевелилось. Никто не проклевывался.

Когда наступил вечер, черная курица подобрала своих малышей под крылья, поближе к последнему яйцу. Сойти с яйца ей все еще нельзя было. И вот занялось утро, свет проник в щели кухоньки, и запищали три пушистых шарика, засеменили по полу. Стали клевать рисовые зернышки, просыпанные на землю. А черная наседка терпеливо сидела на четвертом яйце. Она была опытная мать и знала, что не все дети одинаково быстро появляются на свет.

День проходил за днем, а она все сидела и сидела, высиживала это последнее яйцо. Три цыпленка уже начали обрастать перышками: первый, старший, — черными как смоль, а два других — бурыми. И тогда только вылупился из яйца последний цыпленок. Но какая жалость! На нем не было пуха, он был гол, как новорожденный мышонок. Что ж! Все-таки он вылупился, это главное. Черная наседка назвала его Голышом. Теперь она могла вывести всех своих четырех цыплят на волю и была очень рада.

И вот пошли они впятером на берег ручья — там можно было вдосталь рыться в земле и искать, чего бы клюнуть. Но время наступило сухое, и давно уже не было дождей. Через несколько дней наседка со своими цыплятами ничего не могли найти. Матушка наседка с тоской поглядывала на другой берег ручья. Там начинался лес. И так там было зелено, так влажно! Вот где, конечно, полно было и червей, и разных зернышек. А здесь — только пересохшая земля.