Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила - [14]

– Ах, милый егерь, оставь ты меня в живых, я убегу далеко в дремучий лес и никогда не вернусь домой.

И оттого, что была она прекрасна, сжалился над нею егерь и сказал:

– Так и быть, беги, бедная девочка! Смотри, чтоб тебя не разорвали хищные звери! И точно камень свалился у него с сердца, когда не пришлось ему убивать Белоснежку. На ту пору как раз подбежал молодой олень, и заколол его егерь, вынул из него легкие и печень и принес их королеве в знак того, что приказание исполнено. Повару было велено сварить их в соленой воде[20], и злая женщина их съела, думая, что это легкие и печень Белоснежки.

Еще несколько сот лет тому назад идея каннибализма вовсе не претила человеческой природе. Греческие герои и боги, например, с завидным аппетитом уплетали своих детей. Они поедали своих противников – поедали все, что движется. Тема каннибализма в греческой мифологии звучит в унисон с мотивом рождения заново: подобно Красной Шапочке, выпрыгивающей из распоротого волчьего брюха, проглоченная богом жертва возвращается к жизни, рождается заново.

По одной из версий предания о Тантале, царе Лидии, он, испытывая всеведение богов, убил своего сына Пелопа, приготовил блюдо из его мяса и подал его пирующим богам. Те, однако, сразу поняли замысел Тантала и отказались от угощения. Только Деметра, погруженная в печаль о своей исчезнувшей дочери Персефоне, в рассеянности съела лопатку юноши. Разгневанные боги заключили Тантала в подземное царство, где он испытал нестерпимые муки голода и жажды, ну а сына его, Пелопа, вернули к жизни. Недостающую лопатку возместили протезом из слоновой кости.

Еще один герой древнегреческих мифов Кронос[21], возможно, страдал паранойей, а возможно, справедливо видел в своих детях угрозу власти и поэтому проглотил всех по мере их рождения: Гестию, Деметру, Геру, Аида и Посейдона, а затем, опоенный своим младшим сыном Зевсом, изрыгнул их из своего чрева. Младенец Дионис – почти забытый в современности бог, которого «опустили» до уровня покровителя виноделия, – был съеден титанами. Они коварно заинтересовали божественного ребенка игрушками, предлагая ему то яблоки, то шишку, погремушку, кубики и, наконец, зеркальце. Титаны напали на младенца, когда он разглядывал свое отражение, разорвали его тело на части и съели. Афине удалось спасти только сердце, еще трепетавшее, и она принесла его Зевсу, который вернул Диониса к жизни и наделил его бессмертием.

Роберт Грейвс, автор «Белой Богини», значительную часть своей книги посвятил описанию обрядов кастрации, расчленения, поедания покидающих свой трон царствующих героев и приношения их в жертву богиням зачастую в форме грандиозных по накалу страстей и жестокости церемоний. Подобные ритуалы существовали практически во всех частях древнего мира; свидетельства о них найдены Грейвсом в Британии, на территории древней Галлии и стран Средиземноморья. Со временем такого рода ритуальное действо переросло в театрализованный акт: царствующий герой изображал мертвого, ел пищу мертвецов, а назавтра заново женился на своей «вдове». В обоих случаях, и в реальном, и в инсценированном, главным смыслом обряда являлось бессмертие как следствие поедания. Этот же принцип лег в основу важнейшего религиозного обряда христианства – Причащения к Телу (освященный хлеб) и Крови (освященное вино) Христа, который стал жертвой, был умерщвлен, воскрес и обрел бессмертие.

Племена каннибалов верили, что они приобретают свойства съеденного ими человека. Согласно этой древней логике, если бы коварная королева добилась своего и получила печень и легкие девочки или если бы оправдалось предупреждение отца-охотника[22] и хищные звери разорвали бы бедного ребенка, в нашей истории произошло бы рождение заново и, более того, – воссоединение. Ведь королева жаждала не только увидеть в себе Белоснежку, получить ее «красоту», то есть ее способность внушать к себе всеобщую любовь, ее желания гораздо серьезнее: она стремится слиться с ней, чтобы навсегда прекратить расслоение, насаждаемое критичными родителями, которые строго соблюдают деление на «плохую» и «хорошую», «всеми любимую» и «отверженную».

Тревожный лес

И осталась бедная девочка в большом лесу одна-одинешенька, и стало ей так страшно, что все листочки на деревьях оглядела она, не зная, как быть ей дальше, как горю помочь. Пустилась она бежать, и бежала по острым камням, через колючие заросли, и прыгали около нее дикие звери, но ее не трогали.

Тревога, в моем понимании, – это разрушительный, кровожадный механизм, действующий рука об руку с депрессией. Тысячи раз мы умираем от тревоги, под ее влиянием мы становимся ходячими покойниками. Но, как у любого механизма, у нее есть предназначение; и пока мы не окажемся у ее истоков и не обнаружим ее истинного лица, скрывающегося под отвратительной маской, мы не сможем ее разоружить и обезвредить.

Итак, на почти обезличенную, растворившуюся за долгие семь лет в своей белизне Белоснежку неожиданно нападают намного превосходящие ее в силе коварные тени, которые все это время росли, разбухали и всасывали в себя все питательные и жизненно необходимые соки ее души. Лишенная защиты, брошенная всеми, Белоснежка оказывается одна-одинешенька в огромном и кажущемся бесконечным лесу своего подсознания. Знакомая до этого окружающая действительность становится чужой и угрожающей: утопическая мать принимает облик мачехи, а затем и колдуньи.