Сказки о Силе - [50]

Мгновение он держал мое лицо в своих ладонях.

– Не пытайся разговаривать, – сказал он.

Он отпустил мое лицо и указал на окружающее.

– Это не для разговоров, – сказал он. – Это только для наблюдения. Следи! Следи за всем!

Я в самом деле плакал, но моя реакция на это была очень странной. Я продолжал плакать, не заботясь об этом. В этот момент для меня не имело значения, кажусь я дураком или нет.

Я оглянулся. Прямо передо мной стоял мужчина средних лет в розовой рубашке и темно-серых брюках, по виду американец. Коренастая женщина, похоже его жена, держала его за руку. Мужчина перебирал монеты, в то время как мальчик тринадцати или четырнадцати лет, очевидно сын продавца, смотрел на него. Мальчик следил за каждым движением мужчины. Наконец тот положил монеты обратно на стол, и мальчик немедленно расслабился.

– Следи за всем, – опять потребовал дон Хуан.

Вокруг не было ничего настолько необычного, что привлекло бы мое внимание. Люди проходили мимо в различных направлениях. Я повернулся. Мужчина, который, казалось, был владельцем журнального киоска, смотрел на меня, то и дело щурясь, как бы спросонья. Он выглядел обмякшим и казался утомленным или больным.

У меня было такое впечатление, что следить здесь не за чем – по крайней мере, ничего стоящего я не видел. Я смотрел по сторонам, но ни на чем не мог сконцентрироваться. Дон Хуан обошел вокруг меня. Казалось, он что-то во мне оценивает. Он покачал головой и выпятил губы.

– Идем, идем! – сказал он, беря меня за руку. – Время пройтись.

Как только мы двинулись, я почувствовал, что мое тело было необычайно легким. У меня появилось любопытное ощущение, что мои подошвы подпрыгивают, словно резиновые мячики.

Дон Хуан, должно быть, осознавал мои ощущения. Он крепко держал меня, как бы не давая убежать. Он прижимал меня книзу, словно боясь, что я взлечу, как воздушный шарик, и он не сможет меня поймать.

Прогулка принесла мне облегчение. Мое самочувствие улучшилось, нервозность сменилась приятной легкостью.

Дон Хуан продолжал настаивать, чтобы я наблюдал за всем происходящим. Я сказал ему, что наблюдать тут не за чем, и что меня совершенно не интересует, что люди делают на базаре, и что мне не хочется чувствовать себя идиотом, старательно наблюдая за какими-то покупателями монет и старых книг, тогда как гораздо более важные вещи проходят мимо меня.

– Что такое «более важная вещь»? – спросил он.

Остановившись, я убежденно сказал, что, по моему мнению, важно то, что он заставил меня ощутить, будто я мгновенно покрыл расстояние между авиакассами и рынком. При этих словах меня пробрала дрожь, и я почувствовал, что мне сейчас станет плохо. Дон Хуан заставил меня прижать ладони к животу.

Он обвел рукой вокруг и уверенно сказал, что окружающая нас повседневная деятельность является единственно важной вещью.

Я почувствовал раздражение. У меня появилось физическое ощущение вращения, и я глубоко вздохнул.

– Что это ты такое сделал, дон Хуан? – спросил я с деланной небрежностью.

Успокаивающим голосом он сказал, что может объяснить мне это в любое время, но вот то, что происходит вокруг меня, никогда не повторится. С этим я не спорил. Понятно, что сцены, которые я наблюдал, никогда больше не повторятся во всех деталях. Однако же я считал, что подобные вещи я смогу видеть в любое время. Куда более важным мне казалось то, что я каким-то образом был перенесен через пространство.

Когда я сказал это, дон Хуан скривился, словно мои слова и вправду причинили ему боль.

Некоторое время мы шли молча. Меня лихорадило. Я почувствовал жар в ладонях и ступнях. Такой же необычный жар появился в ноздрях и на веках.

– Что ты сделал, дон Хуан? – жалобно спросил я.

Вместо ответа он похлопал меня по груди и рассмеялся. Он сказал, что люди очень хрупкие существа и своим индульгированием делают себя еще более хрупкими. Очень серьезным тоном он призвал меня прекратить чувствовать себя страдальцем, вытолкнуть себя за собственные границы и просто остановить внимание на окружающем меня мире.

Мы продолжали идти очень медленно. Я был совершенно выбит из колеи и ничему не мог уделять внимание. Дон Хуан остановился и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал, и мы опять пошли.

– Случилось то, что ты вновь пришел сюда, – сказал он, резко повернувшись и глядя на меня.

– Как это произошло?

Он сказал, что знает только то, что я выбрал это место сам.

Когда мы продолжили разговор, я вообще перестал что-либо понимать. Мне хотелось разложить все по полочкам, а он настаивал, что выбор места – это единственная вещь, которую мы можем обсуждать. А поскольку я не знаю, почему я его выбрал, то и говорить здесь, в сущности, не о чем. Он критиковал меня без всякого раздражения и назвал ненужным индульгированием мое желание рассматривать все разумно. Он сказал, что проще и эффективнее действовать, не подыскивая объяснений, и что, говоря о своем опыте или думая о нем, я его рассеиваю.

Через какое-то время он сказал, что нам нужно покинуть это место, потому что я испортил его и оно становится для меня все более и более вредным.

Мы покинули рынок и прошли до парка Ла Аламеда. Я так устал, что плюхнулся на скамейку. Только теперь мне пришло в голову взглянуть на часы. Было двадцать минут одиннадцатого. Мне пришлось сделать изрядное усилие, чтобы сконцентрировать внимание. Я не помнил точно, когда встретился с доном Хуаном, но подсчитал, что это было около десяти. И никак не более десяти минут заняло у нас пройти от рынка до парка. Неучтенными оставались только десять минут.