Сказки о рыбаках и рыбках - [14]

Молоденький военный чиновник с погонами инженер-поручика и гладкой уставной прической перекладывал на столе бумаги. Потом сказал, оглянувшись на портрет Верного Продолжателя:

— У всех или тетя, или жена, или… еще кто-то. А как быть с пользой отечеству?

Такие были времена. Сейчас Валентин сказал бы этому писарю, что пользу отечеству, которому давно уже никто не грозит, он, Волынов, и зажравшиеся генералы понимают по-разному. А тогда сумел только с жалким апломбом возразить, что художник полезнее для отечества в своей роли творческой личности.

— Отечеству виднее, — с зевком сказал инженер-поручик. — Впрочем, решение насчет вас, кажется, еще не окончательно. С вами хотят побеседовать… там… — Он кивнул на внутреннюю дверь. — Пройдите…

Там, в комнате с голыми стенами, с пустым конторским столом и тремя стульями, сидели двое. С неуловимой одинаковостью лиц, хотя и совершенно не похожие. Один — пожилой, с бульдожистой умной мордой, второй — тощий, ушастый, ровесник Валентина. С клоунским изломом бровей над очками. Характерная физиономия. «С этакой запоминающейся рожей — и работать в такой конторе», — первое, что подумал Валентин.

Его вежливо попросили сесть. Бульдожистый дядька излишне старательно пощупал бедного Валентина Волынова глазами.

— Ну и как вы, Валентин Валерьевич, относитесь к службе в славном оборонительном корпусе Восточной Федерации?

У Валентина нервно подрагивали пальцы, но, несмотря на это, он чувствовал облегчение. Потому что понял уже: игра.

«И не очень умная к тому же…»

Он сказал, подбирая слова:

— Трудно говорить об отношении… когда предлагают разом сменить образ жизни, все поломать…

— Ну а как же с патриотическим долгом! — старательно вскинулся лопоухий.

Его пожилой коллега (видимо, начальник) поморщился:

— Ладно тебе… — И сказал Валентину: — Мы не из армии.

— Вижу, — вздохнул Валентин.

— Почему?! — вскинулся опять лопоухий.

Валентин помолчал, сколько позволяла ситуация, потом позволил себе улыбнуться чуть снисходительно (хотя внутренняя дрожь не совсем еще улеглась).

— Я мог бы изобразить проницательность, сослаться на интуицию и так далее. Но дело проще: я вас вспомнил. — Он смотрел на лопоухого. — Мы оба учились в архитектурном, только я у дизайнеров, а вы на градостроительном факультете, в новом корпусе. А потом, по слухам, вас… пригласили работать в Ведомство.

Бульдожистый обрадовался искренне, как-то по-домашнему:

— Узнал! Я же говорил — узнает! Профессиональная зоркость у человека!

Лопоухий натянуто улыбнулся. Валентин сказал:

— Косиков Артур… Отчества, конечно, не знаю.

— Львович… — Артур вдруг заулыбался по-настоящему, снял очки, пощелкал ими по кончику утиного носа. — Мы на втором курсе были вместе в жюри конкурса «Сумасшедшие проекты», даже поспорили малость…

«Идиллия юности…» — горько мелькнуло у Валентина.

Бульдожистый приподнялся с заскрипевшего конторского стула, протянул руку:

— А я Аким Данилович… — Рука была мягкая, теплая. — Давайте, значит, к делу… Вы, Валентин Валерьевич, как относитесь к нашему Ведомству? — Он и Артур неуловимо насторожились, несмотря на улыбки.

— Ну, как… — начал Валентин столь индифферентно, что при желании можно было заподозрить легкую иронию. В допустимой мере. — Видимо, как и положено лояльному гражданину. С пониманием важности вашей миссии и должной мерой почтения…

— Без предубеждения, значит, — уточнил Аким Данилович.

— А чего мне «предубеждаться»? — отозвался Валентин с хорошо рассчитанной мальчишеской беспечностью. — Вы — те, кто знает все и про всех, и вам наверняка известно, что я далек от всякой политической возни. В бесцензурных альманахах не участвую, с иностранными издательствами отношения поддерживаю строго через наших бдительных посредников из Бюро по охране авторства. И даже, победив в Амстердамском конкурсе, за медалью в Голландию не летал. По причине тетушкиной хвори. Здесь медаль вручали, на собрании творческого актива… С активистами из столичной оппозиции тоже не в контакте.

— По причине идейного несогласия с ними? — с интересом уточнил Аким Данилович.

— И по причине образа жизни, — пожал плечами Валентин. — Я же для детских книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической остроты…

— Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, — повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: — Вы как насчет того, чтобы помочь нам?

То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин брякнул хмуро и дерзко:

— Вербуете, что ли?

Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч пояснил доверительно:

— До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство — это идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов… А?

Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на помощь.