Сказки о мастерах - [15]

огромных валунов стены поднимались прямо из волн широкого озера и

были так высоки, что самый лучший лучник не смог бы пустить стрелу до

зубцов. Добраться до замка можно было только в лодке. Железная

решетка из толстых прутьев закрывала единственную арку ворот. А

круглая башня — Донжон, поднималась высоко над стенами.

Над башней развевалось знамя Гуго Непреклонного: Алый Дракон на

зеленом поле.

По плоской кровле Донжона ходит старый граф Гуго, худой, высокий,

с длинными седыми усами. Тенью, в полушаге сзади и справа, ходит за

ним юный Мишель Кретьен, оруженосец графа. И терпеливо стоит в

стороне, опершись на парапет, очень похожий на отца младший граф

Гуго. Только глаза у него добрее и мягче, чем у старого графа.

Граф Гуго Непреклонный не в духе. Очень не в духе. Заперли его

нынче в собственном замке, как крысу в мышеловке. Особенно обидно,

что из-за сущего пустяка.

Собрались на Пасху во дворце Графа соседи. За праздничным столом

барон Поль Леман остро пошутил над скупостью хозяина. Граф смолчал.

Но чуть погодя мигнул кравчему. Тот и подсыпал в кубок барона

флорентийского порошка. Через два дня барон Поль умер. Царство ему

небесное. Все там будем. Не он первый, не он последний. Да вот сын

барона, рыжий Шарль, нет бы обрадоваться, да спасибо сказать, ведь

Владетелем стал, а он взбесился, черт те с чего. Поднял всех соседних

рыцарей и дворян. А ведь у каждого из них свои счеты со старым Графом.

Каждого он когда-нибудь крепко обидел... И осадил Непреклонного в его

замке.

Замка-то им не взять. Хоть всех королей мира собери, замок

неприступен. Но эти олухи и не думают штурмовать его высокие стены.

Рыжий Шарль грозится заморить графа голодом.

— Траву жрать будете, землю жрать будете, пока все не передохнете! Мы

не отступим, — кричал он, размахивая своими ручищами. Как под ним

лодка не перевернулась! Цепь лодок, связанных толстым канатом,

окружила замок. В лодках — лучники. Птицу не пропустят.

Сердится граф Гуго. Третий месяц длится осада. Запасы кончаются.

Даже за графским столом едят не досыта. Похудели откормленные

арбалетчики графа. А о спрятавшихся в замке горожанах и говорить

нечего. Пухнут от голода. И никто из друзей Графа не спешит на помощь.

А ведь клялись в верности... Ладно! Сколько ни смотри вокруг, все равно

ничего доброго не увидишь...

Гордо подняв голову, Граф спускается с башни и идет через двор

замка. Он не видит голодных людей, не слышит плача детишек.

(Последнее время ревут меньше. То ли ослабели, то ли перемерли с

32

голоду...) Граф выше этого. Так же, глядя выше голов, за ним идет

Мишель, оруженосец. Последним, устало опустив голову - граф Гуго —

младший.

У входа в подвал поднимается с чурбачка седой старичок в кожаном

фартуке, графский сапожник Нахум. Низко — низко, почтительно

кланяется он Графу. Но Граф проходит мимо, не замечая старика. И

оруженосец не замечает. Только младший граф Гуго мимолетно

улыбается старику и приветливо кивает головой.

Ушли. Рэб Нахум снова уселся на чурбачок, подслеповато

прищурился, кольнул шильцем, вколотил гвоздик... Из-под его верстака

вылезли, осторожно оглядываясь, трое ребятишек.

— Сказку! Дедушка Нахум, давай сказку! — Сапожник погладил бороду,

улыбнулся, и начал сказку про умного мельника и глупого принца...

Тянутся к старику ребятишки. Не боятся его совсем. А не каждый из

взрослых горожан решится подойти к старому Нахуму.

Странный человек. Чужак. Еврей! Может, и колдун... Взрослые

помнят, еще десять лет назад в городе жили и другие евреи. Целую улочку

занимали, грязную и тесную Жидовскую улицу, возле городской стены.

Ремесленники, мелкие торговцы, жили они тихо, замкнуто, никого, вроде

не обижали.

Да приехал под Рождество из Рима бродячий проповедник, фра

Анджело. Две недели проповедовал он в Городском Соборе.

— Все зло в мире, — кричал он, — от евреев! И чума, и голод, и война, и

болезни... Дьяволово отродье! Христа распяли! В свою мацу они кладут

кровь христианских младенцев! Пока их не изведете, добра не будет...

Народ и озверел. На Крещенье горожане пошли на Жидовскую улицу.

Дома погромили, разграбили, а всех евреев заперли в ихней Синагоге. Фра

Анжело уговаривал их креститься. — Кто крестится, того отпустим. А

остальных утопим в озере... Думайте до утра и молитесь!

Да вот странно. Никто не захотел креститься. Даже женщины. И дети.

Сапожника тогда не тронули. Запретила старая Графиня.

— Кто сошьет мне такие красивые и мягкие сапожки, если эти Хамы

утопят Нахума. Это мой еврей!

Повезло старику! Другой бы обрадовался, ведь от смерти спасся, и

молчал бы в тряпочку. Но не Нахум. Прибежал к старой графине, плакал,

ноги ей целовал, все уговаривал, хоть детей спасти. Но старуха его

выгнала.

Тогда сапожник отправился к молодой графине, она как раз ждала

первенца, и ведь умолил! Хоть и боялась невестка старого графа, а все ж

пошла просить его за еврейских ребятишек. Должно быть, в добрый час