Сказки немецких писателей - [174]

Как только судно заплясало по кругу, собака залилась неистовым лаем, будто с чрезмерным усердием приветствовала кого-то. Но вот она замолчала.

Голос же, напротив, набирал силу, и Джазанфар мог разобрать слова джинна:

— Чего ты хочешь?

— Освободить пса, сделать его тем, кто он есть! — крикнул Джазанфар.

— А кто есть пес?

— Принц есть пес!

— А кто ты сам?

— Я — Джазанфар, принц и мореход. Милостью всеблагого и великого аллаха я избежал гибели.

— Ты убежден, что это так?

— Да, убежден.

— От чего ты хочешь освободить пса?

— От злых чар, заключивших его в собачье тело!

— Можешь ли ты вступить в поединок?

— Могу!

При этих словах Джазанфар выхватил меч и рассек им воздух над головой.

— Да, я могу! И если у тебя, джинн, достанет смелости, поди сюда, иди, иди же!

Долго не умолкавший хохот заглушил бурю.

— Убери свой меч. Я сражаюсь мыслью, а не булатом! Убери свой меч и уноси ноги!

— Чем бы ты ни сражался, я не двинусь с места, покуда не свершу то, что задумал.

— Можешь ли ты вступить в поединок?

— Да, могу!

— Тогда скажи, есть ли ты тот, кто ты есть?

— Я это я, Джазанфар!

— Ты не околдован?

— Я не околдован!

— Не заключен в чужое тело?

— Ни в какое чужое тело я не заключен.

— Пес околдован, а ты нет?

— Пес околдован, а я нет!

— Можешь ли ты вступить в поединок?

— Да. Я жду! Иди же наконец! Иди!

— Мое оружие — истина, а не костоломство.

— Ударь же им!

Новый шквал ветра обрушился на разбитую джонку. Она вновь начала свой великаний танец, носовая фигура опять заходила вниз и вверх. И вдруг наступил полный штиль. Фигура вздыбилась высоко над волнами. Звездочки, кружившие вокруг голов, стали множиться на глазах и слились в один светящийся шар, неподвижно воспаривший над чудовищем.

Джазанфар держал свой меч горизонтально у самых глаз. Он всё ещё ждал удара стали. И снова над водами загремел раздвоенный голос:

— Есть ли ты тот, кто ты есть?

— Я это я, Джазанфар!

— И ты ни капли не сомневаешься в этом?

— Ни капли!

— Не мерзок ли тебе этот пес, выдающий себя за принца?

— Этот пес мне мерзок!

— А сам себе ты не мерзок?

— Себе я не мерзок, себе я приятен.

— Чем?

— Тем, что я красив и благороден.

— Так ты не заключен в чужое тело?

— Я не заключен в чужое тело.

— Мне лучше знать!

— Что ты знаешь?

— Можешь ли ты вступить в поединок?

— Да замолчи же наконец, болтливый дух! И приготовься к бою!

— Против чего ты хочешь биться?

— Против смерти и против шайтана!

— Но против истины твой меч бессилен.

— Так говори же её, всезнайка!

— Ты тоже заколдован!

— Я? Джазанфар?

— И Джазанфар заключен в чужое тело! Но он этого не знает. И не желает знать, чтобы быть счастливым.

— Что? Что ты сказал?

— Пес — это принц, превращенный в пса. Пусть так! Но кто же Джазанфар? А Джазанфар есть некто, превращенный в Джазанфара. Глядя на пса, Джазанфар говорит: он мерзок и зловонен. Но для кого-то Джазанфар пахнет так же дурно, как для него — собака. И это ведомо лишь псу, но не Джазанфару.

— Для кого? Для кого я дурно пахну? Отвечай, страшилище!

— Для себя самого. И ты, превращенный в Джазанфара, ещё обретешь обоняние.

— О горе мне! Горе счастливцу, что некогда был мною и не знал разлада, стяжая славу и отвращая беды! Так кто же вселился в тело Джазанфара? Для кого я дурно пахну? Кто от меня воротит нос, как я — от этой мерзкой, шелудивой твари? Кто он? Кто он?

— Легион! Вот его имя. Теперь ты знаешь истину!

В свои последние слова двузевый джинн вложил столько громовой мощи, что луна, висевшая прямо над сросшимися головами, лопнула, как склянка, а судно разлетелось в щепки. Лишь выгнутый киль с носовой фигурой высоко поднялся над всё ещё не утихшими волнами.

На обеих же головах, растопырив передние лапы, улегся пес, и из его пасти несся вой урагана.

— Обманут! — кричал Джазанфар. — И кем? Паршивым псом, гнусным плутягой и прихвостнем джинна! Обман вместо великого поединка! Не меч сгубил мне сердце, а зерна зла, лукавые речи! Джинн! Где ты? Выходи! Явись же, чтоб я умер!

Подобно дикому скакуну, помчался Джазанфар вдоль берега от скалы к скале, рассекая мечом ночной воздух.

— Выходи, джинн, выходи!

Лишь гром прибоя был ему ответом. Да стая огромных ночных птиц с глумливыми воплями хлопала крыльями над самой его головой.

Но он всё бежал и бежал, покуда не выбился из сил и не упал навзничь.

Потом он дополз до какого-то утеса, уселся на краю и открыл свою душу морю и ночи:

— Я был Джазанфаром! Рожденным в большом дворце! Гром восторгов и ликований огласил страну в день моего появления на свет. Толпы служанок вечно суетились вокруг меня, денно и нощно с трепетом лелеяли мое младенческое тело. Они укутывали его роскошными полотенцами, втирали в него благовонные смолы. Даже подушка источала дивный аромат, ибо хранила запах моих шелковистых волос.

А когда я встал на ноги и начал бегать по большой лестнице, какой упоительной игрой казалось мне каждое движение моих членов! И вот я возмужал. Мои упругие мышцы требовали упражнений в беге, плавании, фехтовании, и какое блаженство разливалось по всему телу! Женщины нежно ласкали меня, целовали меня в подошвы и в ещё более укромные места. Ведь это доставляло им радость и делалось с моего согласия. Я был в согласии и с ними, и с самим собой!