Сказки народов Сибири - [3]

Ещё солнце не взошло, а горностай уже получил от медведя строгий указ:

«В мой аил на суд сейчас же явитесь!

Старейшина здешнего леса Тёмно-бурый медведь».

Круглое сердце горностаево стукнуло, тонкие косточки со страху гнутся… Ох и рад бы горностай не идти, да медведя ослушаться никак нельзя…

Робко-робко вошёл он в медвежье жилище.

Медведь на почётном месте сидит, трубку курит, а рядом с хозяином, по правую сторону, — заяц. Он на костыль опирается, хромую ногу вперёд выставил.

Медведь пушистые ресницы поднял и красно-жёлтыми глазами на горностая смотрит:

— Ты как смеешь кусаться?

Горностай, будто немой, только губами шевелит, сердце в груди не помещается.

— Я… я… охотился, — чуть слышно шепчет.

— На кого охотился?

— Хотел мышь поймать, ночную птицу подстеречь.

— Да, мыши и птицы — твоя пища. А зачем зайца укусил?

— Заяц первый меня обидел, он мне на спину свалился…

Обернулся медведь к зайцу, да как рявкнет:

— Ты для чего это горностаю на спину прыгнул?

Задрожал заяц, слёзы из глаз водопадом хлещут:

— Кланяюсь вам до земли, великий медведь. У горностая зимой спина белая… Я его со спины не узнал… ошибся…

— Я тоже ошибся, — крикнул горностай, — заяц зимой тоже весь белый!

Долго молчал мудрый медведь. Перед ним жарко трещал большой костёр, над огнём на чугунных цепях висел золотой котёл с семью бронзовыми ушками. Этот свой любимый котёл медведь никогда не чистил, боялся, что вместе с грязью счастье уйдёт, и золотой котёл был всегда ста слоями сажи, как бархатом, покрыт.

Протянул медведь к котлу правую лапу, чуть дотронулся, а лапа уже черным-черна. Этой лапой медведь зайца слегка за уши потрепал, и вычернились у зайца кончики ушей!

— Ну вот, теперь ты, горностай, всегда узнаешь зайца по ушам.

Горностай, радуясь, что дело так счастливо обошлось, кинулся бежать, да медведь его за хвост поймал. Вычернился у горностая хвост!

— Теперь ты, заяц, всегда узнаешь горностая по хвосту.

Говорят, что с той поры и до наших дней горностай и заяц друг на друга не жалуются.

Литературная обработка А. Гарф и П. Кучияка.

Нарядный бурундук

Зимой крепко спал в своей берлоге бурый медведь. Когда синичка запела весеннюю песенку, он проснулся, вышел из тёмной ямы, лапой глаза от солнца заслонил, чихнул, на себя посмотрел:

— Э-э-ээ, ма-аш, как я похуде-ел… Всю долгую зиму ничего не е-е-ел…

Его любимая еда — кедровые орехи. Его любимый кедр — вот он, толстый, в шесть обхватов, у самой берлоги стоит. Ветки частые, хвоя шёлковая, сквозь неё даже капель не каплет.

Поднялся медведь на задние лапы, передними за ветки кедра ухватился, ни одной шишки не увидел, и лапы опустились.

— Э, ма-аш! — пригорюнился медведь. — Что со мной? Поясница болит, лапы не слушаются… Состарился я, ослаб… Как теперь кормиться буду?

Двинулся сквозь частый лес, бурную реку мелким бродом перешёл, каменными россыпями шагал, по талому снегу ступал, сколько звериных следов чуял, но зверя ни одного не настиг: охотиться пока ещё силы нет…

Уже на опушку леса вышел, никакой еды не нашёл, куда дальше идти, сам не знает.

— Брык-брык! Сык-сык! — это, испугавшись медведя, закричал бурундучок.

Медведь хотел было шагнуть, лапу поднял, да так и замер: «Э-э-э, ма-а-а-ш, как же я забыл о бурундуке? Бурундук — хозяин старательный. Он на три года вперёд орехами запасается. Постой-постой-постой! — сказал самому себе медведь. — Надо нору его найти, у него закрома и весной не пустуют».

И пошёл землю нюхать, и нашёл! Вот оно, бурундуково жилище. Но в такой узкий ход как такую большую лапу сунешь?

Трудно старому мерзлую землю когтями царапать, а тут ещё корень, как железо, твёрдый. Лапами тащить? Нет, не вытащишь. Зубами грызть? Нет, не разгрызёшь. Размахнулся медведь — рраз! — пихта упала, корень сам из земли вывернулся.

Услыхав этот шум, бурундучишка ум потерял. Сердце так бьётся, будто изо рта выскочить хочет. Бурундучок лапами рот зажал, а слёзы из глаз ключом бьют: «Такого большого медведя увидав, зачем я крикнул? Для чего сейчас ещё громче кричать хочу? Рот мой, заткнись!»

Быстро-быстро вырыл бурундучок на дне норы ямку, залез и даже дышать не смеет.

А медведь просунул свою огромную лапу в бурундукову кладовую, захватил горсть орехов:

— Э, ма-аш! Говорил я: бурундук хозяин добрый. — Медведь даже прослезился. — Видно, не пришло моё время умирать. Поживу ещё на белом свете…

Опять сунул лапу в кладовую — орехов там полным-полно!

Поел, погладил себя по животу:

«Отощавший мой желудок наполнился, шерсть моя, как золотая, блестит, в лапах сила играет. Ещё немного пожую, совсем окрепну».

И медведь так наелся, что уж и стоять не может.

— Уф, уф… — на землю сел, задумался:

«Надо бы этого запасливого бурундука поблагодарить, да где же он?»

— Эй, хозяин, отзовитесь! — рявкнул медведь.

А бурундук ещё крепче рот свой зажимает.

«Стыдно будет мне в лесу жить, — думает медведь, — если, чужие запасы съев, я даже доброго здоровья хозяину не пожелаю».

Заглянул в норку и увидел бурундуков хвост. Обрадовался старик.

— Хозяин-то, оказывается, дома! Благодарю вас, почтенный, спасибо, уважаемый. Пусть закрома ваши никогда пустыми не стоят, пусть желудок ваш никогда от голода не урчит… Позвольте обнять вас, к сердцу прижать.