Сказки и мифы народов Филиппин - [2]
Естественно, что в своей попытке представить на суд читателя лучшие образцы филиппинского фольклора составитель столкнулся с фольклорными публикациями самого разного свойства, причем круг его источников оказался ограничен преимущественно фондами московских библиотек, во многих отношениях неполными. К лучшим из публикаций, привлеченных при составлении сборника, следует отнести произведения устного народного творчества тингианов, зафиксированные в 1907 — 1908 гг. Коулом [см. 30], который шестнадцать месяцев прожил среди этого маленького (около 6 тысяч человек) народа северо-западного Лусона. Записанные публикатором преимущественно на языке оригинала на слух, а потом тщательно переведенные на английский язык, сказания тингианов и при вторичном переводе сохраняют свою силу и выразительность.
Публикациям Коула уступает в экспрессивности, но не в полноте, также привлеченный Р. Л. Рыбкиным сборник фольклорных текстов набалои, опубликованный как на языке оригинала, так и в английских переводах Моссом, который прожил среди набалои, на Северном Лусоне, около тринадцати лет [см. 58].
Иным методом записи фольклорных текстов пользовался Фэнслер, книга которого [см. 38] послужила для Р. Л. Рыбкина основным источником по фольклору равнинных народов Филиппин. В соответствии с этим методом, применявшимся многими американскими собирателями фольклорных текстов и уязвимым для критики [см., например, 14, 17], фольклорные тексты записывались не непосредственно собирателем на языке оригинала, а соответствующим образом проинструктированными информантами, фиксировавшими их сразу на английском языке. Нечего и говорить, что в этих английских пересказах, как правило, нет и следа присутствовавших, вероятно, в филиппинских сказках "обрядности", словесной орнаментации, передача которых на иностранный язык требовала бы от информанта специальной переводческой квалификации. Однако для Фэнслера наиболее важной представлялась, видимо, сюжетика сказок [см. 38, XVII], и нельзя не признать, что именно избранный метод помог этому энтузиасту составить за довольно короткий срок (1908 — 1914 гг.) представительный сборник. По существу, тем же методом пользовалась филиппинская фольклористка Мария Делия Коронель [33], книга которой также использована Р. Л. Рыбкиным. Разница заключалась лишь в том, что Коронель стенографировала тексты, которые рассказывались ей по-английски.
Третья группа источников, привлеченная составителем — разного рода филиппинские хрестоматии и популярный еженедельник "Багонг Бухай", в 1956 — 1958 гг. из номера в номер публиковавший сказки и предания. Хотя эти тексты и тагалоязычные, часть из них представляет собой тагальские переводы с языков иных народностей Филиппин[3]. Уже самая артибуция этих, как правило, недокументированных текстов представляет собой проблему и таит в себе немалые опасности[4]. К тому же большинство текстов, относящихся к третьей группе источников, оказывается или адаптированными, или подвергнутыми явной литературной правке, которая, по справедливому, как представляется, суждению В. Я. Проппа, недопустима, если речь идет об издании памятников народного творчества [15, 205]. Наконец, нельзя не понять стремления представить в сборнике как можно больше сказок и легенд на "главном" государственном языке Филиппин, однако следует иметь в ввиду отмечаемую одним из ведущих филиппинских фольклористов, Арсенио Мануэлем, сравнительную бедность тагальского фольклора (компенсируемую богатством тагальской литературы [см. 38, XIV]).
Напротив, повествовательный фольклор горных пародов Филиппин отличался еще в начале пашего века исключительным богатством. Его, к сожалению, не столь уж многочисленные образцы, включенные в сборник Р. Л. Рыбкина, позволяют составить представление о характере устного народного творчества филиппинских горцев, которые в последнее время все более быстрыми темпами теряют свое культурное достояние, столкнувшись лицом к лицу с современной цивилизацией индустриального типа. Длительное обособление горных народов Филиппин от их равнинных соседей, более восприимчивых к внешним влияниям, пе было, разумеется, абсолютным, и трудно не согласиться с Коулом в том, что отдельные, например, сказки тингианов о животных могли быть заимствованы у обитающих по соседству христианизированных илоканов [29, 25 — 26]. Однако осторожные выводы Коула о глубоких местных корнях тингианских сказаний, особенно тесно связанных с церемониями, верованиями и культурой этого народа, можно, на наш взгляд, без опасения перенести на соответствующую часть фольклора других горских племен, хотя бы на их порой настойчиво перекликающиеся космогонические мифы. При этом мифы горцев Северного Лусона перекликаются не только друг с другом (факт, который можно объяснить контактными связями кучно живущих здесь горских племен), но и с мифами горцев Миндоро и Минданао, что говорит о культурной общности населения Филиппин в период, предшествовавший колонизации, широкому распространению христианизированной культуры среди населения равнин и в связи с этим превращению территорий, населенных горскими племенами Севера и Юга, в разобщенные резерваты.
