Сказки французских писателей - [180]

Белый вол, раздраженный тем, что прервали его опыты, а еще более того оскорбленный хозяйским тоном, решил дать отпор:

- Я еще допускаю, что вы могли так грубо разговаривать с волом невежественным, вроде моего коллеги, - эти существа другого языка и не разумеют. Однако с таким волом, как я, с ученым волом, следовало бы обращаться иначе.

Подошедшие поближе девочки делали знаки, чтобы он прикусил язык, но Белый продолжал:

- Так вот, говорю я, с волом, сведущим в науках, изящной словесности и философии…

- Как? Вот уж не знал, что ты такой образованный…

- Тем не менее, это так. Я прочел больше книг, чем вы прочтете за всю свою жизнь, месье, и знаю гораздо больше, чем вся ваша семья, вместе взятая. Неужели вы считаете, что столь выдающемуся волу к лицу заниматься полевыми работами? И полагаете, что место философии - у плуга? Вы ругаете меня за плохую работу в поле, но ведь я создан для дел более важных!

Хозяин слушал внимательно, время от времени качая головой. Девочки думали, что он очень сердит и, конечно, когда Белый расскажет все, рассердится еще больше, и им было очень не по себе, но вдруг они услышали, как отец сказал:

- Что же ты раньше мне ничего не говорил? Если бы я знал, то уж, будь уверен, не заставил бы тебя заниматься такой тяжелой работой: я слишком уважаю науку и философию.

- И изящную словесность, - добавил вол. - Вы, похоже, забыли про изящную словесность.

- Разумеется, и изящную словесность тоже. Конечно, пусть будет так: отныне ты останешься дома для завершения образования в полном покое. Я больше не хочу, чтобы ты отрывал от сна часы для чтения и раздумий.

- Вы замечательный хозяин. Чем отблагодарить вас за великодушие?

- Заботой о своем здоровье. Наука, философия и изящная словесность хороши, когда они пышут здоровьем. Теперь твое дело - учиться, есть и спать. А Рыжий будет работать за двоих.

Вол не уставал восхищаться таким хозяином и нахваливал его за ум, а девочки гордились отцом.

Только рыжему волу радоваться было нечему.

Впрочем, он тоже приноровился к новым порядкам, и, хотя работал он не безупречно, ему все-таки легче было тянуть лямку, чем прежде, когда его собрат по рассеянности или просто назло портил ему всю работу.

Что до белого вола, то он, можно сказать, зажил совершенно счастливо.

Решительным образом он сосредоточился на философии, и так как свободного времени у него было хоть отбавляй, а корм был преотличный, мысли его текли безмятежно. Он нагуливал все больше жира и выглядел отменно. Как раз к тому времени, когда вол создал очень стройную философскую систему, хозяин заметил, что он прибавил семьдесят пять килограммов, и решил продать его мяснику вместе с рыжим волом. По счастью, в тот день, когда он отвел быков в город, большой цирк разбил шатер на центральной площади. Владелец цирка, проходя мимо, услышал, как белый вол разглагольствовал о науке и поэзии. Подумав, что ученый вол пригодится ему в цирке, он предложил за него хорошую цену. Вот тут-то рыжий вол и пожалел, что не стал учиться.

- Возьмите и меня, - сказал он, - я, правда, неученый, но знаю забавные игры и смогу смешить публику.

- Возьмите его, - попросил белый вол, - это мой друг, я не могу с ним разлучиться.

После некоторых колебаний владелец цирка согласился купить и Рыжего, и жалеть об этом ему не пришлось, потому что волы имели большой успех.

Назавтра девочки пришли в цирк и хлопали своим друзьям, показавшим замечательный номер. Им было чуть-чуть грустно думать, что они видят волов в последний раз, и даже Белый, который раньше только и мечтал о путешествиях для расширения кругозора, едва удержался от слез.

Родители купили другую пару волов, но девочки уже не собирались учить их читать: теперь они знали, что волам грамота ни к чему (разве что посчастливится устроиться в цирк!) и что самые прекрасные книги сулят им самые ужасные беды.

ДАНИЕЛЬ БУЛАНЖЕ ЧТЕНИЕ

Свеча погасла, и Побер, подбежав к двери, распахнул ее в ночь, полыхающую грозой. Ветер грохотал так, будто мимо проезжала повозка. Он вернулся в нижнюю гостиную, в кресло, где раньше сидел, и взялся за книгу - он только что читал ее - кожаная обложка была еще влажной. Новый удар грома потряс дом до основания, и тут же, в свете молнии, появился на фоне окна силуэт дерева на перекрестке дорог. Побер снова подошел к двери - мрак сгущался в непроглядную темень. Там, где была тень, которая то уходила, то наплывала на него весь день, пока он читал, не отпуская его, будто узника, скрытого завесой книжных строк, Побер различил в свете молний чей-то силуэт - кто-то пересек дорогу, прошел через поле и скрылся за церковью. Книга больше не интересовала его. Побер бросил ее на кресло и вышел. Ему показалось, он услышал крик. Над поселком неистовствовала гроза, но он увидел, как человек вышел из своего укрытия. Перед ним показалась зеленая кладбищенская стена, вспыхнувшая на миг ярко-красным, и снова опустился занавес ночи, еще более мрачный, чем черное небо над головой. Побер вошел за ограду, туда, где, вероятно, начинались могилы, и направился к апсиде[167], подле которой были погребены самые Давнишние мертвецы. Стелы со стершимися именами сменялись урнами и колоннами, на которых виднелись даты эпохи того самого рассказа, который Побер закончил при свете свечи, потому что электричество погасло в тот самый момент, когда герой напрасно умолял ту, которую любил, все бросить и следовать за ним.