Сказки детского Леса - [35]
Сначала совсем никого и это могло свести с ума, но появились шорохи и по воздуху в тишине рябь и стало легче. Царь ходил по застывшему замку среди наглухо закрытых от зимы окон и стен и зажигал вечерами свечи в пустых комнатах. Становилось теплее от их маленьких чувствительных огоньков. И всё-таки – шорохи. Они, шорохи, были неслышны почти и почти всегда мимолётны. Если не обратить внимания, так можно и не заметить. Только в его положении как-то трудно было не обратить внимания. Иногда они мерещились, очень редко были почти реальными до словно падения чего рядом совсем, а обычно были словно вот за ближайшим углом и лёгкое движение воздуха.
«Заходи - гостем будешь!», подумалось как-то раз и он очень явственно ощутил, что в том мире, в котором он прожил всю жизнь он теперь как-то стал не хозяин, куда уж там царь. Хоть и один на весь мир. А словно издалека, издалека… пришёл… В гости. К себе во дворец. Этой ночью случилось смешно. Так – лёгкий приступ, но, конечно, не все выживают. Когда он уже лежал под одеялом, а последние свечи вечера догорели без остатка, почудилось что-то совсем тёмное вверху комнаты в углу, как будто себе ворчит… Он всмотрелся повнимательней – оно заворчало попотешнее. Да с под неба-то потолка прямо в объятия – навались, навались, навались… Совсем спеленал шёпотом, навалился непроглядностью, одолел, одолел, одолел… Как положено, всё по ящичкам, «К худу или к добру?» по-детски выверено спросил.
«Да к какому там худу!» – вздохнулось в ответ из-под косматых бровей. – «Ведь нет никого»…
«Вдвоём», подумалось как-то тогда. Хоть и непонятное какое-то было вдвоём. А всё ж вдвоём будет легче.
«Легче, как же!» – подумалось ему в ответ словно всей темнотой. – «Будет тут легче»…
- Ты – кто? – спросил в ответ царь и попросил ещё: – Подвинься чуть-чуть.
«А – это можно!» – понял неясный друг и от груди отлегло. – «Я здесь живу».
И застонал, застонал, застонал. «Лучше бы не надо», подумал царь.
«Хорошо», – согласился, и стонать перестал. Затих, заворочался и умостился в кроватном углу клубком.
А потом, другой ночью пришло нелегко. Как не из лёгких ощущение сдвигающихся, тёмных без устали стен. Неясный тёмный друг спал себе в углу, а оно началось… Душно… И стены шевельнулись и пошли, медленно, спокойно, безостановимо… Он, царь, тогда не заснул, он почувствовал всем собой, а потом увидал… Вокруг хоть глаз коли – теми тьма, а он хорошо увидал, как двинулись со всех четырёх сторон бывшие раньше обычными, родными и добрыми, теперь тёмные и непроведанно обесчувствленные четыре стены. Застонал во сне-то бабаюшка, застонал, застонал, застонал. Тяжёл тёмных стеночек гнёт… Царь подумал – сейчас, наверное, всё, пристала пора догонять остальных. Да мало ли кто чего подумал. Не пристала ещё пора. Гляди - очнулся бабайкин ёж. Удивлённо так засопел на образовавшуюся тесноту и повлекло, повлекло, повлекло…
Очнулся уж рано. Очнулся рано, утром совсем, на вспотевшей прохладе листвы. Это был лес. Стен не было, замка не было, друга тёмного и то не было, а лес был. Прозрачный, светлый на фоне не проясняющегося больше неба, притихший, как заговоренный. Царь встал , обеими ногами встал, крепко, как мог. Упёрся собой в сырую листву, глазами – в звонкий лес тишины. В воздухе свежем и ясно было, а непрочно глазам. Как то ли движение, да помимо глаз, то ли как что-то острое промелькнёт, а взглядом и не увидать. Как обернуться и не увидеть совсем ничего. Как вслушаться, а не услышать и самого себя. Как пытаться идти и замереть на полшаге. Хитро прищурился с берёзки неясный звук. Покатилась звенящая нигде капелька. Внутри неуют. Ох не понравилось, ох не понравилось, как тревожиться и не понимать смотрел на то царь. Ничего ничего не видать, а как на ладони ведь всё. Он повёл глазами себя вокруг и попытался идти. Не случилось идти. При всём желании не случилось. Морочило оно зачем-то его. Зато как из-под ног унеслось впопрыг, как унеслось вдруг впопрыг… И тогда не выдержал он. Внимательно тряхнул головой, вдохнул небо в лёгкие и стал себе и, на всякий случай, здесь – царь. Почувствовали сразу, попрыгали тихонько все по кустам и сидят тихонько, как вроде мы, а вроде и не мы. Никого никогда не трогали, по пустякам не тревожили. И видны стали, как миленькие, совсем все: сидят себе кто куда, как каждый себе ни причём. Один малый шорох от усердия даже чуть с ветки не упал, но ничего – обошлось. Наступила сплошная сознательность и стало возможно идти. Царь тогда и пошёл… Через лес…
Шёл и приговаривал: «Ёжики-ёжики, не бойтесь тьмы! Ёжики-ёжики не бойтесь тьмы!». Когда над ухом уже давний ночной товарищ: «Не бывает, говорит, больше ёжиков, не бывает, не бывает. Всех ёжиков увело…». А царь глянул тогда на него. Внимательно так. И товарища тёмного вмиг постиг оптимизм. Не беспокоило больше отсутствие ёжиков и внутривенное уныние. Сразу как поправился:
- Зато у нас есть тень-потетень! – говорит.
- Это какая тень-потетень? - на всякий случай ещё раз внимательно спросил царь.
- Нормальная, нормальная! – поспешил заверить полночный друг. – Как у всех, как положено, вполне по стандарту приемлемая. Вполне потетень.
