Сказки дальних странствий - [11]

Я принимал вахту у Нестерова; он попыхивал своей трубкой, распространяя запах табака в рубке, и щурил на солнце и без того узкие глаза.

— Порядок, — сказал я, проглядев последние записи в судовом журнале.

И только он собрался попрощаться, как в рубку вошел капитан. Мы сразу же поздоровались с ним, он кивнул нам и озабоченно прошел от левого штурманского столика, где лежала крупномасштабная карта, до правого — к генеральной карте; взглянув на ту и другую, он перевел взгляд на остров, потом стремительно оглядел море, заложил руки за спину, ладонь в ладонь, и остановился так, что я видел только его крепкую скулу и кудрявые баки над ней.

— Петр Сергеевич, — сказал Сабуров, обращаясь к Нестерову, — это верно, что у вас в каюте живет крокодил?.. Если так, то, надеюсь, у вас есть на это пресмыкающееся ветеринарный паспорт или какой-нибудь иной сертификат?

Он говорил тихо, короткими паузами отделяя каждое слово, и мне подумалось, что звук его голоса похож на вкрадчивые шаги тигра, хотя я никогда не видел и не слышал, как ходит тигр.

Нестеров задержал трубку во рту и начал нервно жевать мундштук; Сабуров же терпеливо ждал, так и не поворачивая головы в нашу сторону.

— Конечно, нет, — выдавил из себя с трудом Нестеров.

— Почему «конечно»? — спросил капитан. — Вы ведь не первый год плаваете. Должны знать — существуют правила… Не так ли?

Вот теперь Нестеров покраснел, да и я замер: а вдруг капитан начнет спрашивать про эти самые правила, а я про них ничего не знаю; у меня сразу появилось такое чувство, будто я сдаю экзамены и мне выпал именно этот вопрос, который я вовсе и не учил… Я быстро стал соображать, что помню об этом, но ничего вспомнить не мог: ну, возили ребята на пароходах всяких животных, а потом вроде бы это делать запретили. Я вопросительно взглянул на Нестерова и тут же понял: и он не знает ничего про эти правила, а это уж совсем худо, потому что Нестеров у нас считался знатоком морских законов.

— Плохо, — тихо произнес Сабуров и замолчал.

Я давно, между прочим, заметил: есть такая начальственная пауза, это когда командир произносит какое-нибудь весомое слово и замолкает, а ты стоишь перед ним и мучаешься, потому что самое главное заключено в следующем слове, а с ним не спешат — то ли хотят тебя подержать в сомнении, то ли подготовить к самому худшему. У нас в общежитии такими паузами очень ловко пользовался комендант; иногда он так долго молчал, что вечно занятые курсанты не выдерживали и убегали, не дождавшись его решения, но именно этим способом он снискал себе почтение.

Капитан помолчал и сказал:

— Придется вам расстаться с крокодилом, Петр Сергеевич.

— Как? — удивился Нестеров.

— Вы хотите спросить: каким способом? — И Сабуров повернулся к нам, глаза у него были веселые, и можно было подумать, что он шутит, но он не шутил. — Ну, уж тут я вам не помощник. Одно могу сказать: крокодил не должен жить на пароходе. За него на нас могут наложить штраф. А это валюта. Так что прошу вас…

— Куда же я его дену, Николай Николаевич? — взмолился Нестеров.

— Вот уж чего не знаю…

— Он же совсем малютка, ему и двух лет нет.

— Вы хотите, чтобы мы подождали, пока он не вытянется метров на восемь?

— Он из породы кайманов. Они больше чем до полутора метров не растут.

— Вполне достаточно. Или вы считаете, что мало?

— Но, Николай Николаевич, — теперь уже твердо сказал Нестеров, — его ведь в Новую Зеландию не пустят. Там нет хищников, это всем известно… А за борт — не могу! Негуманно, товарищ капитан.

— А я вам и не предлагаю за борт. Я вам предлагаю: подумайте. — И уже строго добавил. — И решайте!

Он все сказал, повернулся и вышел из рубки.

Нестеров долго стоял молча, чмокая губами, чтоб раскурить трубку, но не замечал, что она у него погасла.

— А? — наконец растерянно спросил он меня.

— Ага, — кивнул я.

Поначалу я ему искренне посочувствовал, но потом вспомнил, как утопили моего удава; вот змея можно утопить, а крокодила нельзя, а между прочим, мой удав был мадагаскарским, они славятся тихим норовом, и он тоже пресмыкающийся, как это подчеркивал Ник-Ник, говоря о крокодиле, и у него легочное дыхание, роговой покров тела и трехкамерное сердце. Мало того, что его утопили, а еще этот самый Нестеров впаял мне кличку… Но все же мое злорадство было недолгим, потому что с Нестеровым творилось что-то неладное. Куда девалась его самодовольная морская осанка, — он скис и беспомощно посасывал мундштук трубки.

— Слушай, Петя, — сказал я ему, — а ты сдай свое пресмыкающееся в Оклендский зоопарк. Придешь еще когда-нибудь сюда — сможешь навестить. Представляешь, как это здорово: иметь знакомого в Оклендском зоопарке!

Он недоверчиво посмотрел на меня, но я был серьезен…

— А возьмут? — неуверенно спросил он.

— Конечно, они ведь тут не водятся. Да еще кайманы.

— Ладно, — сказал он. — Попробую.

…На таком большом лайнере, как наш, можно проплавать рейс да так и не встретиться с каким-нибудь человеком из другой службы… Представьте себе: захожу я в какое-нибудь припортовое кафе, заказываю кружку пива и слышу, как за соседним столиком травит парень о том, как ходил на «Чайковском», вглядываюсь в него и не узнаю, наверняка вижу его в первый раз; тогда подхожу к нему и говорю: «Простите, в каком месяце все это было?» И он называет тот самый срок, когда и я был на «Чайковском», и тогда я вежливо начинаю ему объяснять, что он примитивный лжец, но парень не сдается, парень кладет на стол паспорт моряка, и там черным по белому — он плавал в этом рейсе. И я стою перед ним, краснея от стыда… Честное слово, все это возможно! Хотя со мной ничего подобного и не случалось, но все-таки… Уж слишком большой у нас пароход, и потому не все сразу узнаешь о человеке, даже если с ним каждый день встречаешься на мостике.