Сказка Востока - [216]
А на севере Кавказа, в этом рассаднике ереси, колыбели нечестивых и низких идолопоклонников, неверных и еретиков, не осталось камня на камне. Рок Судьбы воскликнул такие слова: «Да погибнет народ неправедный». И их жены и дети были уничтожены все до последнего, как и их воды и родники, которые отравили, чтобы в мире больше не было безумцев, лицемеров и обманщиков, что выдавали свинец за чистое золото.
Сегодня, благодаря великой победе Освещающего Мир Властелина Тимура, если еще в каком углу и остался горец с Кавказа, то он раб и занимается женским ремеслом, и не имеет честь.
Князья и правители по соседству с Кавказом, что бледнели от страха перед этими проклятыми горцами и платили им дань, и не стыдились такого положения, теперь вкушали сладость покоя. И все обитатели Кавказа, Степей, прибрежного Понта и Каспия, и в особенности правоверные, были избавлены от их злых козней и нечистот. Все разделили это ликование. И эта великая победа занимала мысли всех людей, и украсила его свет дня, освещающий мир. «И усечен был последний из тех людей, которые были неправедными». «Хвала Тимуру — Господу миров!»[259]
Молла Несарт так зачитался, что даже не заметил, как в шатре появился Саид Бараки.
— Достойно ли читать летописную рукопись?
— Ох, недостойно, — быстро нашелся Молла, — от непомерной лести так сладко, что меня чуть не вырвало, да тут такие ковры.
— Что-то не пойму я твоей иронии, или вновь изображаешь ты шута?
— Шут не тот, кто смеется, а тот, кто заставляет смеяться, написав литературную ложь.
— Всякая литература содержит в себе что-то истинное и много ложного, и действие ее будет зависеть от искусства, с которым истина будет отделена от лжи.
— Это как твоя проповедь?!
Лицо духовного наставника потемнело, тронув бородку, он постарался грозно сказать:
— По-моему, ты к старости совсем лишился ума, и для тебя к утру поставят виселицу.
— О! Это говоришь ты, духовное лицо? Не выйдет, — Молла печально повел пальцем перед носом Бараки. — Я здесь не ниже тебя, ибо на моей шее личная пайзца Тимура, — бравирует он, хотя пайзца давно у Малцага. — Так что уважь векила[260] Тимура. Я послан им, чтобы тебя спасать. Но понял, что спасать-то надо от тебя. Твоя литература — ложь, гнусна, вредна.
— Как смеешь ты чернить первоисточник? Все мои выводы закованы в броню непреложных фактов.
— Тогда скажи о тысячах убитых, о насилии, войне.
— Война с неверными, за нравственность людей.
— У всех народов нравственность одна, лишь мера алчности различна.
— О! То зависть гложет. Ты видел ныне Самарканд?
— Чтобы воздвигать сооружения в таких чудовищных размерах, чтобы правители были тираны, а народ — рабы.
— А то судьба у всех своя.
— Смерть Мухаммед-Султана — тоже судьба. Что же вы все так опечалились, с места сорвались?
— Не путай, Мухаммед-Султан — потомок царей.
— А это мы оба хорошо знаем. Дед Мухаммед-Султана — Тимур, будучи подростком, попался на воровстве у товарища, и сверстники его били, когда мимо проходил ты, юноша, бедный муталим, который заступился за воришку — будущего правителя. И он твоей услуги не забыл. А ты взамен ответил ему неблагодарностью, вредительством, даже предательством.
— Что ты хочешь сказать?!
— А то, что полукочевое тюркское общество, где ты и Тимур росли, хоть и было полуварварским, да оно было относительно свободным, без ложных предрассудков и религиозных догм. В таком обществе могли развиться бунтари, как Тимур, которые в боях крепчали и могли стать личностями. Теперь же ты, став духовным лидером империи, упразднил всякое сомнение, насадил дипломатию суеверия, подчинения, лицемерия и лжи. Науськивая Тимура, ты постоянно заставлял его воевать, якобы во имя веры, а на самом деле для все большей добычи. И теперь ты даже в походе окружил себя невиданной роскошью, рабами, охраной. Истребив все личности, кроме Тимура, который всегда нужен тебе, ты окружил и себя, и Властелина одними лицемерками, подхалимами, лжецами. А иное считается инакомыслием, ересью. Ты, как духовный лидер, создал общество, где осталась лишь кучка богатеев, а остальные — рабы. И среди богатых ложь стала одной из ежедневных потребностей, а лицемерие — одним из обычаев, общий дух и образ мыслей всей нации подвергся порче, и сумма существующих в ней пороков и заблуждений страшно увеличивается. Итог тому — вокруг Тимура нет личности! Где наследник, кому бразды отдать? Не ты ли претендент?
— На сей раз в Тебризе тебя точно повесят, — прошипел Бараки, от гнева дрожит.
— Только этим ты мыслишь, прячась за суры Корана.
— Вон! — срывается на писк старческий голос, и вдруг: — А ну, стой!
Молла обернулся.
— А скажи, мой дорогой ученый, что ж ты так печешься о нашем обществе?
— Понимаешь, в твоей летописи, как ты и сам сказал, много лжи, но и правда есть. И она в том, что твой ученик Тимур, с твоего благословения, почти полностью уничтожил горцев Кавказа. Да вместе с тем, те, кто остался, и я в том числе, теперь должны жить в этом обществе, обществе невежд и лицемеров у власти и забитых твоими проповедями темных, порабощенных масс. Это тьма, никакой перспективы и прозябание на периферии истории.
