Сказка в дом стучится - [99]

— Сюда могут зайти… — простонала я из-под его плеча, когда он завалил меня головой на мягкий кожаный валик.

— Да кому мы нужны… Если только друг другу. Надеюсь…

Он скользнул губами мне на шею, ниже, к груди, чтобы справиться со своим ремнем, забыв про перетянувший мне талию шелковый пояс, которому не суждено было стать поясом верности взрослым принципам.

— Нам рано вставать…

Пыталась я вжаться в диван, чтобы он не мог избавить меня от стянувших бедра кружев.

— Чтобы встать, надо еще лечь. А мы вряд ли уснем в таком состоянии…

— Но не здесь же…

Пытаясь перехватить его руки, я случайно коснулась того, что касаться было нельзя. Он взвыл от боли, точно раненый зверь.

— Пойдем в кровать тогда…

Да вряд ли он сейчас способен сделать даже один шаг…

— Не здесь, дома… — говорила я то, что говорить было уже бесполезно.

Поздно… Лепет школьницы. Я могла бы так отговаривать его в шестнадцать, по наивности не понимая еще, что неизбежного не избежать…

— Так мы дома…

— У тебя…

— Так мы у меня…

— Ты меня понял…

— Нет… Не понял. Не хочу понимать. Я просто хочу тебя… Безумно.

— А если зайдут… — лепетала я уже без всяких спасительных кружев.

На мне остался лишь пояс. Остальной шелк был подо мной. Валера толкнул ногой брюки. Те упали на ковер, успев звякнуть ремнем о ножку журнального столика. Баронесса тявкнула.

— Заткнись, тварь! — прорычал Терёхин.

Та недовольно замычала и зачмокала. Осуждающе. Как старуха, глядя на озорство молодежи. Я тоже нас осуждала. Глубоко в душе… Туда, куда не доставало другое желание, а так уже вовсю радовалась податливости дивана. Он не скрипел, скрипела бы я, если б Терёхин вовремя не заткнул меня поцелуем. Как хорошо, что у собак только человеческие глаза, а не язык… Буся нас не выдаст. Выдам нас только я сама, если не научусь молчать под Валеркиным напором… Откуда же берется этот противный липкий стыд, который приклеил меня к шелку и к такой же мокрой мужской груди…

— Прости, — Валера выдохнул мне в грудь, пряча предательскую каплю, так и не упавную мне на губы с его носа… Вблизи слишком большого. — Веду себя, как юнец. Мне жутко стыдно, но я не буду обещать исправиться… Не в ближайшее время…

Он чуть приподнял голову, чтобы я видела его смеющиеся глаза. Два светлячка, подсветившие окутавшую нас глухую темноту.

— Передам через пару-тройку годиков эстафету Никите и тогда сможешь выдохнуть…

Я выдохнула сейчас, прямо ему на лоб, и он тоже сдул с меня невидимые пылинки. Подцепить прилипшие к щекам волосы можно было только ногтем, но его пальцы по-прежнему прятались между шелком и моей спиной, не поднимая меня с дивана и не позволяя растечься по нему сонной лужицей.

— Обычно к рождению детей родители объедаются друг другом… Обычно, — теперь смеялись и губы, и зубы, и даже язык.

Он показывал мне язык — нахал!

— А у нас как в Бульваре Капуцинов, верно же? Джонни, сделай монтаж. Поцелуй и тут же беби. Даже два.

— Только чтобы не три… Договорились?

— Обычно договариваются о детях, а не наоборот… Но я постараюсь ничего не пролить.

— И не забыть выбросить не в общее ведро.

Я подтянула себя наверх. Села. С радостью ощутила прохладу кожаной спинки дивана.

— Ты меня голым на улицу гонишь?

Он улыбался, демонстративно завязывая на узелок воздушный шарик.

— Ты можешь одеться и прогуляться с собакой, пока я поднимусь наверх.

— Саша, все спят. Да даже если не спят… Мы взрослые люди в конце-то концов. Не делай из мухи слона!

— Вот я и прошу, не сделай из меня слониху, ладно?

Он рассмеялся, глухо, и потянулся за брюками.

— Нечего являться полуголой на кухню. Я вообще мог ничего при себе не иметь.

— Не мог. Ты все спланировал. Даже в гараж ходил.

— Но ты не особо-то и удивилась, увидев меня на кухне…

— Я старалась не выдать нас Баронессе.

— Я отдам ей завтрак, как обещал, а то мне что-то ремень стал жать рядом с тобой.

Валера поднялся с дивана и застегнул его. Потом взялся за рубашку.

— Пойдем, чудовище… Карета в полночь превращается в тыкву. А добрые феи в злых бабок Йожек и гонят спящих собак гулять. Вставай, кляча! Она обещала тебя голодом заморить… И меня тоже… Так что давай дружить против нее.

— Валера, — позвала я его с дивана, когда он насильно стащил бедную Баронессу за ошейник с кресла. — Почему ты не общаешься с Арсением, как с собакой? У тебя бы очень хорошо получилось. Твой отец прекрасно нянчился с внуком.

Валера выпрямился, отпустив собаку.

— Ну, до внуков может и я созрею, но не сейчас. Сейчас я научу Никиту пользоваться резинкой. И незыблемому правилу, что ее можно снимать только после свадьбы с правильной женщиной. А лучше сразу правильную найти, но так единицам везет. Главное, вообще хоть к концу жизни с ней встретиться. Пусть не берет с меня пример.

И отвернулся к собаке.

— Двигайся, кляча! Мы так до утра до подушки с тобой не доберемся. А я не горю особым желанием встречаться с подушками безопасности.

Он чуть ли не пинками вытолкал собаку за дверь. За одну и потом за вторую, уже на поводке. Я заправила шелк обратно под кушак. Вернула мокрые кружева на чуть подсохшее место. Включила свет — все чисто. Выключила. Забрала со столика чашки. Огляделась еще раз, поняв, что научилась видеть в темноте. И пошла через спящий дом на кухню. Ополоснула в полутьме белых ночей чашки, но не успела поставить их сушиться.