Ванька бежал, за спиной его стоял у леса Дед, за ним — остальные Братья. Когда до оврага оставалось чуть-чуть, раздался над склоном, покрывая вопли бессильных стражников, бросая на землю и коней, негромкий, но заглушающий все старушечий хохот. На последнем шагу Ванька оглянулся. Под высоким дубом, бескостно привалясь к стволу всем телом, лежала распухшая Старуха. И смеялась. Глазницы ее, уставленные Ваньке вслед, были пусты.
Свалился Ванька в овраг, перекатился через тонкий ручеек, вылетел на другую сторону, упал. Вокруг тихо стало, Ванька голову приподнял, оглянулся. За спиной, за оврагом стоял лес. Ни откоса, ни стражи, ничего, ели да тишина.
Ванька вперед посмотрел, а там — поле, за полем — деревня. Его, Ванькина деревня.
Шел путник домой. Его заметили, появились на околице люди, старики вышли, отец.
Ванька вернулся. Постояли с отцом друг против друга, обнялись. И поднял отец руку, сдвинул у сына над виском волосы, посмотрел, Ванька понял, отогнул у отца седую прядь на том же месте. Родимое пятно. Такое же.
А от леса шел той же дорогой еще один путник. Митрий. С котомкой, от усталости покачиваясь. Добрался до камня, торчавшего из земли, подогнул непослушные колени, сел. Отец вытер шапкой пот со лба, брякнул ею о землю. Все, пришел. От околицы бежала его жена, упала в ноги, обняла мужнины колени и давай реветь.
— Иван, — сказал отец, — пошли, Иван, домой.
Из улицы выскочил в это время мальчишка, руками над головой крутит, кричит:
— Странники! Странники идут!
Вся деревня собралась на бугре с другой стороны деревни, под которым шли по дороге странники. Первым шагал благородной осанки мужчина с красивым лицом и рваным шрамом на шее. Следом — крепкий парень со светившимися радостью глазами на обезображенном лице. И еще два дюжих мужика, а за ними, чуть поотстав, шла тоненькая девушка в простом платье, с косой до пояса.
Странники вернулись в деревню, миром встречали их люди.
А на опустевшей, дороге показался из-за поворота еще один. Корявенький, маленький человечек, глаза широко расставлены, скулы торчат. Догонял попутчиков своих, шел быстро, задорно подпрыгивая на кривых ножках, короткими ручками размахивая. Голова его, по всей длине перехваченная глубоким шрамом, лучилась счастьем. Рот, глаза, щеки и даже нос расползались в радостной гримасе.
Он смеялся, он веселился, он был счастлив, потому что рождению всегда сопутствует радость.
