Сказка про каштан - [7]

«— Эйрик, пожалуйста. Я тебя прошу. Уже скоро рассвет.

— Это неважно, — голос Эйрика был холодным и безучастным. — Я оттолкнул лодку в море. Я буду сидеть тут и ждать. Оставь меня в покое.

— У меня есть лодка! — Айрик опустился рядом с другом, схватил его за плечо. — Мы поплывем на ней вдвоем. Тебя там ждут… Родители, ну я не знаю кто…

Сейчас ему было даже плевать на то, что его самого никто нигде не ждет. Разве что отец на том свете. Главное было — увести отсюда Эйрика, Эйрика с пустым и холодным взглядом, Эйрика, который за эту ночь стал ему дороже всех на свете.

Тот поднял глаза, вяло посмотрел на друга. Кажется, он его не видел. Во взгляде его появилась какая-то поволока, полупрозрачная пленка, и там стояла она. Девушка, обернутая плащом прозрачно-белых, прямых, как дождь, волос; с личиком острым, худым и нечеловеческим, с мимикой маленького зверя — ласочки какой-нибудь. Черные глаза, сплошные, без радужки и зрачка.

— Эйрик! Ты заколдован! Это все не на самом деле! — что было сил заорал сын Хенрика, мокрый, как мышь, дрожа от холода и от отчаяния. Крик его разнесся над водой насмешливым отзвуком и канул в утренний туман. Воздух из темно-синего стал голубым. Светало.

— Эйрик, я… не знаю, что я сейчас сделаю. Я…я тебя сейчас убью, если ты не опомнишься. — Айрик встал, с бешено колотящимся сердцем потянул из ножен меч. За эту ночь он узнал много нового, например, что ножнам место у левого бедра. Клинок Эйрика валялся рядом с ним на росной траве — с той минуты, как он предлагал его в выкуп за друга. С той минуты, как отрезал им светлые волосы.

— Ты же человек. Так ты хоть умрешь человеком. — (А потом — себя, пронеслось у него в голове, но эта мысль была как метеор, стремительно канувший во мрак. Он не хотел, более всего на свете боялся убивать.) — Ну же, очнись! Дерись со мной, наконец!

Эйрик поднял голову. Губы его были плотно сомкнуты в линию, светлые брови сведены. В нем боролись два яростных зова, и по лицу пробежала судорога пробуждения. Айрик, зажмурившись, как от боли, быстро подумал: „Христос Господин, ох, помоги, помоги мне, помоги“ — и ударил друга куда-то в плечо, изо всех сил надеясь, что удар не пройдет. Мелькнула быстрая картинка — трава, цветы по пояс, солнечный блеск клинка. Эйрик выбивает у него меч легко, играючи, и улыбается ему в лицо.

Но удар прошел.

Айрик бил неумело и слабо, и поэтому только слегка разрубил другу мышцу на плече. Эйрик дернулся от боли, глаза его снова стали яркими. Он схватился рукой за рану, и кровь побежала из-под его пальцев.

— Ох, Айрик… Что… ты сделал? Зачем?..

— Прости, прости, — Айрик смотрел на пробудившегося со смешанной радостью и болью. Это был Эйрик, тот же, что и прежде, но ему было больно, и он не понимал — за что.

— Я должен был… Чтобы тебя вернуть. Я не хотел, но… прости меня… Вот, смотри! — внезапным порывом искупления он полоснул клинком себя по руке, по сгибу. Боли почти не было, но кровь полила обильно и сразу, пачкая рассеченный рукав рубашки, сапоги, прибрежную длинную траву. Солнечные лучи осияли верхушки дерев, отразились в зеркальном озере, когда Эйрик, ругаясь на чем свет стоит, подскочил к своему безмозглому товарищу, чтобы взглянуть, глубока ли рана.

— Зато я тебя вернул, — прошептал тот, хлопая ресницами, и желание хорошенько дать дураку в нос потеряло последнюю возможность воплотиться на деле.

…Они перевязали друг друга, вернее, Эйрик перевязал себя и Айрика, отодрав длинные полосы от подола своей рубашки. Как выяснилось, тот сам себя поранил куда сильнее, чем товарища, но кровью они оба изрядно запятнали землю и корни высокого раскидистого дерева. Когда они уже развернулись, чтобы уходить, солнце освещало ветви этого каштана с белыми свечками цветов, и Айрик внезапно указал на него с радостным возгласом. Теперь стало видно, что цветы у каштана не вовсе белые, а с красноватыми прожилками, звездообразно расходившимися от сердцевины. Как будто в белых лепестках вены наполнились живой кровью.

— Смотри…Это он от крови покраснел! От нашей…с тобою…

— Я думаю, он такой и был, — с сомнением протянул Эйрик, но лицо его осветила та просветленная задумчивость, что бывает у людей, стоящих на мессе или читающих стихи. Каштан, заалевшийся от их общей крови, был символом, трагичным и сказочным, стражем и свидетелем таинственной связи, даже если весь его символический смысл и был случайным совпадением. Эйрик серьезно посмотрел на товарища.

— Знаешь что… А ведь ты меня спас. Спасибо.

— Ты меня тоже, — так же серьезно ответил Айрик, придерживая больную руку здоровой. — Так что мы в расчете.

Неожиданно глаза нобельского сына тронула улыбка. Потом, медленно разливаясь из глаз по всему лицу, она коснулась и губ и вырвалась наружу радостным смехом.

— Ну, мы и дураки все-таки!.. Принц фэйри… и… Халльгер Великий!.. Вы посмотрите только на них!.. Принц фэйри, вот оно как!..

* * *

… - Послушай-ка, а что бы ты делал, если бы не я? Ну, у тебя же нет больше лодки. Как бы ты отсюда выбирался?..

— Я сказал одному… слуге, куда я поплыл. Если я не вернусь к полудню, отец поплывет меня искать. Этот островок — самый близкий от нашего дома. Отец успел бы до вечера.