В прихожей послышались шаги. Вероника, помешивающая картофель, удивилась: рабочий день матери в воскресенье заканчивался ровно в шесть, её очень редко отпускали раньше. Впрочем, если это так, то замечательно: ужин был почти готов.
— А ты сегодня рано, мам, — громко сказала она, чтобы перекрыть бульканье варящегося картофеля.
Лариса не ответила.
— Мама? Ты здесь?
Столовая ложка, погружённая в горячее варево, замерла.
Она не слышала звука ключа, поворачивающегося в замочной скважине.
И не только. Наружная железная дверь поскрипывала, когда отходила от косяка. Звук был знаком Веронике с детства, но сейчас она не услышала его. Это могло означать только одно — дверь не открывалась.
Тем не менее, в прихожей квартиры был человек. Линолеум шуршал под чьими-то ногами, и Веронике показалось, что этих ног не одна пара. Дверь кухни была открыта — сквозь проём она видела выход в прихожую. Там было темно, только поблескивали металлические держатели настенной вешалки.
Вероника закрыла глаза, сосчитала про себя до трёх и вновь размежила веки. Кто-то давно научил её этому приёму — если мерещится что-то страшное, стоит сделать так, и видение исчезнет. Правда, ей не говорили, что это помогает против странных звуков…
Не помогало. Шаги, тихие и медленные, продвигались по прихожей.
— Кто здесь? — спросила Вероника. Свой голос показался ей слишком тонким.
Шаги затихли. Но не успела она этому порадоваться, как в прихожей начали шептаться. Змеиные голоса накладывались, сливаясь в единое невразумительное шипение. Вероника не разобрала ни одного слова. Казалось, шептуны говорят вовсе не по-русски.
Шёпот словно высвободил в ней некую тайную пружину. Бросив ложку, Вероника метнулась к кухонному шкафчику и вытащила из ящика длинный кухонный нож. Она схватила рукоять обеими руками, выставив лезвие перед собой.
В прихожей продолжали перешёптываться. Похоже, «собеседники» совсем не были озабочены тем, чтобы прислушаться друг к другу — каждый из них говорил о чём-то своём. В воображении Вероники возникли образы безликих долговязых людей, похожих на магазинные манекены.
Да. Серые люди. И, может быть, их лица постоянно кривятся в пугающих гримасах, расплываясь, постепенно переставая напоминать человеческие…
Во рту возник дурной запах. Вероника забилась в дальний угол кухни, подальше от двери. Отсюда она не могла следить за тем, что происходит в других комнатах. Но, судя по возобновившемуся шороху линолеума, незваные гости опять стали двигаться вперёд.
Шёпот стал едва слышимым, потом прекратился совсем. Они вышли в гостиную.
Вероника подумала о своём телефоне. Если бы он был при ней, она бы не стала колебаться, позвонила бы в полицию. Но телефон после разговора с Юлькой остался на диване. Теперь между ним и Вероникой были те, чьих лиц она ещё как следует не видела — и не горела желанием увидеть.
— Убирайтесь! — закричала она. Нож в руке трясся. — Пошли вон!
Ответом ей стал вновь появившийся тишайший шёпот. Голоса перебивали друг друга, и внезапно среди них раздался короткий злобный смешок, от которого у Вероники на голове зашевелились волосы.
Я убедила Юльку и себя, что это была просто галлюцинация, вызванная скачком давления. Что тротуар был пуст. Что их не существует. Но теперь они здесь, у меня дома.
Возникло острое чувство нереальности происходящего — несколько мгновений Вероника была уверена, что она видит очередной бредовый сон, а на самом деле ещё лежит на кровати, сражённая новым приступом болезни. Она даже прикусила себе язык. Боль убедила её, что она бодрствует.
В соседней комнате перестали шептаться, но она не отрывала взгляд от открытой двери. Они могли войти в любой момент. Что ей тогда делать? Наброситься на них с ножом? Разбить оконное стекло и прыгнуть вниз?..
Кажется, она просидела в чудовищном напряжении час, не меньше. Голосов больше не было. Только когда вода начала выкипать и из кастрюли повалил горячий пар, который заволок всю кухню, она решилась шевельнуться.
С величайшей осторожностью, готовая отпрыгнуть назад в любой миг, Вероника выглянула из кухни. В гостиной никого не было. Линолеум был чист. Темнота в прихожей, которая ещё больше сгустилась с прошлого раза, по-прежнему щерилась блеском металла.
Они ушли.
У неё застучали зубы. Кожа покрылась мурашками. Выключив плиту, Вероника убежала в свою комнату, зажгла свет и бросилась на кровать — сорвала покрывало и спряталась под ней целиком, как в далекие ночи детства, когда она была уверена, что под кроватью притаилось чудовище.
Поскорее бы вернулась мама…
Ей каждую минуту чудился шорох линолеума на подступах к её комнате. Но когда она прекращала дышать и вся обращалась в слух, то понимала, что это просто отголоски разговоров соседей или гулкое журчание воды в трубах в ванной.
«Я больна, — твердила себе Вероника под защитой покрывала. — Это всё из-за болезни. Может, стоит сходить к невропатологу. Но ничего не было, виновата болезнь, и только».
Она почти поверила в это. К тому времени, как пришла мама, она уже думала о произошедшем, как о плохом видении. Лариса спросила, не слишком ли рано она отменила постельный режим — а то вот какая бледная, ни кровиночки. Вероника заверила её, что чувствует себя превосходно.