Сказка на ночь - [18]

свистит себе все бег считает числам

обкатит по обхвату тридцать раз

иссякнет в недрах веселящий газ

под трубный глас долинами валдая

на суд скелеты побредут рыдая

за призрачным с державой вожаком

ржавеет вентиль лед в проломе комом

звезда пустых полей над отчим домом

и аисты в гараж порожняком

«в окрестном лесопарке ни души…»

в окрестном лесопарке ни души

где с таксой встарь таскался

там наверху они уже ушли

к столу а ты остался

нет никому обители теней

чей срок под солнцем прожит

неправда что становится темней

темней уже не может

свод в стеганом атласе голубом

чертог большой ночевки

но купол впредь полпяди надо лбом

а челюсть на бечевке

не сорок лет а насовсем синай

скрижаль пуста приказ на

все времена скитаясь вспоминай

что жизнь была прекрасна

amor vincit omnia

у меня в незапамятном детстве

одна елкина валя была

я носил ее образы в сердце

но она не любила меня

а в какой-то из смежных вселенных

если мысль эверетта верна

в заведенье для старцев степенных

гардеробщицей служит она

или может она санитарка

там для гигиенических нужд

ради чувству такого подарка

я мечты дерзновенной не чужд

и меня в этот госпиталь скажем

привезли отравившись едой

при последнем свидании нашем

я лежу совершенно седой

старику эта елкина валя

ставит клизму дрожащей рукой

а потом встрепенувшись узнала

и рыдает что боже ты мой

здравствуй валя мы встретились снова

я известный писатель цветков

в тихом образе старца седого

вот скончаюсь и буду таков

на тебя изводил я чернила

с той поры пролетели года

что ж ты елкина чувств не ценила

и меня не любила тогда

у руин моего организма

ты как перст санитарка одна

и расколется вдребезги клизма

и опять зарыдает она

но седой я и есть в самом деле

а пишу среди ночи хуйню

лучше лягу вон там на постели

и наверное все же усну

«на кольце где последняя самка трамвая…»

на кольце где последняя самка трамвая

случки ждет электричеством в ночь остывая

провидение прогнуто в форме седла

там вожатый в оскал соискателя пойман

чей чугунный искря эрегирует орган

отвернемся пока возникает семья

в декабре у судьбы искривляется форма

в смысле жертвы саженями снежного шторма

продвиженья предместий в пургу на аршин

в непосильном за скрежет либидо ответе

чернобурые плачут звериные дети

и на рельсах железные дети машин

но останется сколько в бетон ни возьмете

после злых машинистов и шпал в креозоте

тишина обведенная в мае огнем

электричество сердца спасенное в громе

и земля меж опорами радуги кроме

метров двух на один остальную вернем

мельница

ветер ветлы треплет вода в горсти прохладна

знойно в полдень у быстрой реки с утра росно

там один от любви утонул ну и ладно

не его беда первая горевать поздно

не его последняя утешаться нечем

говорят из вечных ключей течет-струится

мельница брошена черны окна под вечер

а все вертится колесо скрипит ступица

скрипнет раз и на свете живой душой меньше

выйдешь к мельнице не уйдешь вернешься к ней же

жутко да любовь сильней тут к повернигоду

сходятся девицы как страда отлегает

пляши себе жги костры лишь не гляди в воду

кому припрет замуж утопший помогает

а глянешь в реку не девичий лик увидишь

сверкнет радуга сквозь столбы водяной пыли

позади город узорчат весь в башнях китеж

там он и князь над всеми кого не любили

так говорят поди знай что на самом деле

в камышах колесо вертится еле-еле

и кто глянет в бездну та ему и невеста

среди немолчной воды на зеленом ложе

а поутру проснется нет такого места

стоит мельница пуста и жизнь вокруг тоже

а в прошлой ушедшие пропавшей не помнят

никому не расскажут никто и не спросит

зачем трава почернела где платок поднят

кто любил забудет кто за кем ходил бросит

насытится ненависть а любовь не прощает

знай течет бесконечно колесо вращает

«синий кобальт желтый хром…»

синий кобальт желтый хром

горький город за бугром

рай припадочный ван гога

мертвой радуги каркас

у последнего вагона

счетчик щелкает как раз

летом сумерки прохладны

полдни зимние теплы

от полыни до лаванды

плоть исподняя стены

синий кобальт желтый хром

мир в котором все умрем

труп лавандой убирая

роной матерью рекой

нет у них другого рая

соглашайся на такой

любоваться мертвым ухом

положив на полотно

как оно пунцовым пухом

вдоль ущелий поросло

хорошая новость

на краю плато над полями полбы и проса

сядь и прочесывай окоем с откоса

там возвращаются наши с войны

некоторые из них больны

те кому отрубили руку умрут

или умерли те кому голову тоже

те кого опрокинули с берега в пруд

лежат в поврежденной копьями коже

на дне в дурной предутробный мрак

погружены теперь с них любую лепту

по желанию терпеливо взимает рак

как ножом с подземного клубня ленту

женщины пока живых ожидало село

но те что остались живы хуже всего

снаружи целы но телами крушат заборы

огибая воздух как шатуны по весне

женщины знают что многие нездоровы

если случится утро проснутся не все

или все не проснутся зачем им сверху

в человечьем обличье черный огонь войны

ты земле отказал чтобы верить ветру

ты помнишь павших а эти уже не твои

на пиру из полбы и клубней посреди ли

просяного поля у падали все права

сперва хорошая новость мы победили

а потом плохая угадай врага

«показалось внезапно что кто-то другой…»

показалось внезапно что кто-то другой

узурпировал бронхи дыханием хилым

раздвигая мозги фигуральной рукой