Сказитель из Марракеша - [50]

Вечером Мустафа предложил познакомить меня со своими приятелями — они вместе играли на барабанах. Собирались они в крохотной лавке музыкальных инструментов, под зубчатой стеной Скала-де-ла-Вилль — оснащенного пушками бастиона, глядящего на Атлантику. Мы пришли ближе к ночи, Мустафа представил барабанщиков: Саад, Абду, Фарид, Мбарек, Халид, Лахсен, Бучаб, Абдельджалиль. Все были его ровесники за исключением Омара, владельца лавки и лидера группы барабанщиков. На неполных восьми квадратных футах комнаты теснилась впечатляющая коллекция перкуссионных инструментов: в этом интерьере юноши и играли. Были здесь джембе и тамтамы, бендиры и говорящие барабаны, думбеки и дарбуки, тары и таариджи, гуэдры из Гулимина и деффы, столь любимые музыкантами-гнауа. Сами названия звучали как музыка. На стенах со следами плесени висели разнообразные металлические кастаньеты, каркабаты из арсенала гнауа и тарелки, по которым надо постукивать палочкой. Я уселся по-турецки в единственном свободном углу, а брат, к моему удивлению, поместил меж бедер массивный джембе с утробным звучанием и, по сигналу Омара, растворился в первой по счету мелодии.

Через несколько минут в дверях возник некто в джеллабе, сбросил капюшон и оказался женщиной. В великом смущении я смотрел на нее, но, сочтя невежливым прерывать мелодию, не стал возражать вслух, даже когда женщина уселась рядом со мной — только отодвинулся как можно дальше. Я продолжал дивиться на бесстыдницу, когда появились еще двое. Это тоже были женщины, только одетые по-западному. Последней вошла статная блондинка в джинсах и поношенной овечьей куртке и щелчком двери довершила как полноту сборища, так и мое смущение. С одной стороны, почти невозможно было противиться гипнозу барабанной дроби, с другой — казалось, комнатенка производит чужестранок, подобно конвейеру. Никогда не попадал я в такую обстановку.

К немалой моей досаде, между мелодиями не было пауз, то есть я не мог поговорить с Мустафой. Оставалось сидеть в углу, точно я там корни пустил. На третьей мелодии женщина в джеллабе — я потом выяснил, что ее имя Ксавьера и что она француженка, — и блондинка в джинсах (как оказалось, голландка) взяли барабаны, и я с неохотой признал про себя, что играют они не хуже мужчин, особенно блондинка: она держала гуэдру между колен, ладони ее, красные, мозолистые от многих лет игры, так и мелькали. Женщина, впрочем, не замечала моего взгляда. Как и остальные барабанщики, она наклонила голову и вся отдалась музыке. Казалось, даже крепостные стены дрожат и вибрируют.

Наконец барабанщики сделали паузу, позволившую мне переглянуться с братом. Мы вышли во двор, куда успел заползти густой туман с моря. Воздух приобрел солоноватый привкус.

— В чем дело, Хасан? — спросил Мустафа. — Говори скорей, не то весь киф без нас выкурят. А киф отличный — Омар прямо из Мелиллы получает, по своим каналам.

На мгновение у меня язык отнялся.

— Я, Мустафа, не намерен ни киф твой курить, ни в притон твой возвращаться. Ты что, с ума сошел? Женщины, считай, голые, в одних майках! Плечами светят, воняют как свиньи! Бесстыжие! И ты бесстыжий. Как ты только додумался меня сюда притащить!

Мустафа принялся оправдывать своих приятельниц:

— Они ведь в музыку погружаются! Они музыкой живут, Хасан, тут уж не до приличий. Странно, как ты, сам человек творческий, не понимаешь, что такое погружение в искусство.

— Ни про какое погружение ничего не знаю и знать не хочу! Ты хоть раз видел, чтоб я раздевался, когда истории рассказываю? Вот и не пори чушь!

Мустафа отступил на пару шагов и смерил меня холодным взглядом. Мое разочарование его как будто совсем не тронуло. Довольно долго мы в молчании смотрели друг на друга, наконец Мустафа заговорил нарочито спокойно, и спокойствие это ничего хорошего не сулило.

— Бедный мой брат, бедный провинциал-ханжа! — Мустафа скроил сочувственную улыбку. — Проснись для жизни.

В моих глазах, вероятно, отразилось недоумение.

— Ты это к чему?

— Цитирую любимое выражение американцев. Означает: добро пожаловать в мой мир.

— Какой такой мир? Не представляю даже, как с тобой разговаривать.

Одно долгое мгновение Мустафа удерживал мой взгляд и вдруг взорвался:

— Отлично! Валяй упорствуй в своих предрассудках, женоненавистник узколобый! Где тебе понять женщину! Тем более — посочувствовать женщине! Мои подруги приходят исключительно ради музыки, хочешь — верь, хочешь — не верь. Они серьезно интересуются искусством игры на барабанах. Но так и быть, скажу сейчас то, что ты хочешь услышать. Эти женщины не похожи на наших, из селения, — это по крайней мере должно быть тебе очевидно. Они приходят сюда, потому что им так хочется; они — как же это называется? — ответственные совершеннолетние, вот. И я отнюдь не слеп к их чарам. Например, американки, Шания и Иоганна, — родные сестры, и обе хотят затащить меня в постель. Француженка Ксавьера хочет за меня замуж, а блондинка из Амстердама сама не знает, чего хочет. Ну, которая тебе больше по вкусу? Говори, а я, как младший брат, приму к сведению.

Полный отвращения, я попятился, ударился о полуоткрытую дверь — и тут взгляд мой упал на яркий плакат с изображением какого-то тощего патлатого негра. Не желая оставаться в долгу после обидных слов Мустафы, я дернул за край плаката и одним движением разорвал его пополам.