Сказитель из Марракеша - [24]

Самир все предприятие ставил в заслугу себе лично. Он не хвастался — просто говорил об этом как об установленном факте. Поскольку поблизости не было ни одного земляка, который мог бы оспорить заявление, Самир пользовался на Джемаа глубоким уважением и восхищением. Со времен песчаных ангелов Самир не совершил ничего выдающегося, но оставался объектом почитания, ибо деяние его добавило еще один пункт к списку достижений нашего народа.

Против слов такого уважаемого человека даже Абдулла, сын вождя, не нашелся что возразить.

— Возможно, ты прав, — пробормотал он, потупившись. — Возможно, она действительно была темноволосая и темноглазая.

— Память иногда нас подводит, друг мой, — великодушно заметил Самир. Голос был звучный, в нем слышались учтивость и снисходительность.

— Поистине, память подобна капризной любовнице, — поддержал я. — Даже самые достойные порой обманываются. Поведай же, Самир, свою историю. Где повстречались тебе чужестранцы?

— Где же еще, как не в моем ювелирном магазине, что сразу за торговым рядом Эль-Кебир.

Он выдержал эффектную паузу и оглядел нас всех. Придал лицу выражение напряженности, уместной при воспоминаниях о давнем событии.

— Время было послеобеденное, — начал Самир, — около трех часов. День выдался скупой на покупателей. Я едва продал одну-две вещицы и, покорившись судьбе, решил вздремнуть.

— Значит, к тебе в магазин чужестранцы зашли как раз перед рестораном при отеле «Али»? — перебил я.

Самир растопырил пальцы правой руки, имитируя солнечные лучи.

— О да, солнце стояло высоко. Поэтому-то я и запомнил все подробности облика чужестранки. Нечто в этом облике говорило о помазании, свершенном над нею самим солнцем.

Самир одарил Абдуллу великодушной улыбкой.

— Вероятно, в этом причина, что волосы чужестранки показались тебе золотыми.

— Я видел ее в полутьме, а не при дневном свете, — возразил Абдулла.

— Подробность несущественная, Сай Абдулла, — рассмеялся Самир. — Первой вошла в мою лавку женщина, — продолжал он. — Ее лицо светилось изнутри, будто в ней трепетал живой огонь. Уж не лгут ли мне глаза, подумал я. И пролепетал:

— Добро пожаловать. Bonjour, ça va?[2] Нет необходимости делать покупки, просто взгляните. Что за счастливая звезда привела столь восхитительную пери в мою скромную обитель? Что вы хотите за свое сокровище? — шутливо обратился я к мужчине. — Ça coûte combien?[3] Я владею касбой в Эль-Келаа-Мгуна, что с восточной стороны горного кряжа; там чудесные комнаты, в каждой есть ванная, а во дворе конюшня. Если же я недостоин прекрасной пери, могу отвезти вас в Имильчиль, что в горах Среднего Атласа, на легендарный свадебный фестиваль, где за вашу спутницу дадут минимум пятьдесят верблюдов. Мы остановимся в моем шатре, в широкой долине меж двух изумрудных озер — Исли, что значит «жених», и Тисли, что значит «невеста», и по старинным обычаям, с танцами и угощением, каких вы не видали и не едали, отпразднуем ее помолвку с богатым берберским вождем.

Молодой человек едва улыбнулся и поднял руку своей спутницы, чтобы я увидел обручальное кольцо, к слову, совсем простое, недостойное такой красавицы. Я, однако, воздержался от комментариев, ибо почувствовал, как мужчина ощетинился.

— Хорошо, — сказал я деловым тоном, — что вас интересует, друзья мои? Здесь все продается — и амулеты из Египта, и золотые украшения из Тимбукту, и серебряные браслеты из Нубии, и даже это великолепное ожерелье из Судана. Или вот взгляните на эти изящные сережки — работа наших мастеров из старого еврейского квартала. Обратите внимание на берберские ножные браслеты с колокольчиками, издающими мелодичный звон. Их можно носить как дома, так и на улице, в любое время.

Женщина держалась не так отстраненно, как ее спутник. Она улыбнулась мне и обошла всю лавку, горящими глазами изучая товар. Она не пропустила ни одной вещицы. Друг на друга чужестранцы не смотрели. Я закурил и дал им время освоиться.

Когда наконец женщина заговорила, в голосе ее слышался тихий смех.

— Сколько это стоит? — спросила она.

Я проследил ее жест. Она указывала на янтарный амулет с золотым скарабеем тонкой работы, впаянным в камень.

— Ваш вкус, мадам, вызывает восхищение, — отвечал я. — Эта вещица из Сахары, и цена за нее невелика. А вам я уступлю ее почти даром, ибо вы поразили меня. Для вас, и только для вас, я расстанусь с янтарным амулетом всего за семьсот дирхамов.

Она взглянула на своего спутника. С едва заметной улыбкой он возразил:

— Семьдесят дирхамов.

Я наклонил голову: игра началась. Мы торговались, как всегда торгуются лавочники с туристами. Я клялся, что о честности берберов из племени Айт-Моргад, к которому я принадлежу, слагают легенды; чужестранец разыгрывал интерес к серебряной джебане — длинногорлому кофейнику и перебирал безделушки в корзине.

— Вы меня разорите, мсье, — с достоинством произнес я и предложил окончательную цену, которая, кажется, заставила его задуматься.

— Зачем тратить столько времени на размышления? — торопил я. — Ведь это просто безделушка для вашей суженой. Одна ее улыбка стоит много дороже.

Но чужестранец уже смотрел на другую вещь, и с большим вниманием. Вскоре он резко обернулся к своей спутнице и заговорил вполголоса. Женщина вскинула брови, кивнула и перевела взгляд на меня.