Скажи им, мама, пусть помнят... - [32]

Было чрезвычайно важно, чтобы мы не увлеклись преследованием спасающейся бегством группы карателей. В противном случае это могло привести к тому, что отряд окажется раздробленным, да еще на открытой местности. И когда подойдет подкрепление, нас могут окружить в поле.

Поступили правильно. Не успели мы еще полностью подготовиться, а уже завязалась новая перестрелка, на сей раз противник наступал с юга. Сейчас в бой вступило подразделение Стеньки, а вслед за ним сразу же и все остальные. Враг нас обнаружил и начал атаковывать со всех сторон. Наиболее упорно он рвался туда, где залег Стенька со своими людьми. Я направился к нему, чтобы выяснить положение. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что Стенька разжился автоматом! Я помахал ему рукой:

— Ну как там у вас? Все в порядке?

— В порядке, разве не видишь! — подмигнул мне он, указывая на свой сверкающий на солнце автомат. — Ребята не отступят!

Бой длился целый час. Врага мы разбили наголову, и он в беспорядке отступил к селу Златосел. Мы собрали трофеи и поднялись на ближайший скалистый холм, где, как выяснилось, были еще более выгодные для обороны позиции. Выставили посты.

Слави подтолкнул меня локтем:

— Ватагин, мы им задали такую взбучку, что у них штаны прилипли к телу! Убегали, окончательно потеряв рассудок. У нас же не оказалось ни одного раненого. Пусть и впредь нам так везет!

Я молчал. У меня сердце замирало от радости, от огромной радости.

— Это уже победа, — заявил я. — Враг нас будет помнить.

— Ну, что вы скажете, не отправиться ли нам в горы? — спросил Слави.

— Думаю, пока что в этом нет необходимости, — добавил я. — Противник может снова напасть на нас.

— Для надежности останемся до вечера здесь, — предложил Бойчо. — Позиции у нас прекрасные. Если они нападут, будем отбиваться, пока не стемнеет, а потом уйдем в горы.

Только Бойчо встал, чтобы сообщить об этом товарищам, как раздался чей-то крик:

— Каска! Огонь! — И выстрел нарушил тишину.

Мы умолкли. Я выскочил из-за большого камня и приготовился к бою. То же самое сделали и другие товарищи. В тот же миг прозвучал другой голос:

— Убили Миладина!.. Подождите, что вы делаете, мы же свои!

Я понял, что произошло что-то страшное, и отправился к месту происшествия. Миладин лежал мертвый с пробитой головой.

— Кто стрелял, почему? — спросил я строго.

Вместо ответа я услышал неподалеку какой-то шум. Посмотрел: два человека боролись.

— Что ты делаешь, с ума, что ли, сошел? Держите его крепче! Товарищ Ватагин, иди сюда, а то Иванчо…

Иванчо едва дышал в объятиях Пейчо, который сжал его, сколько хватало сил, и уговаривал не делать глупостей.

— Успокойся, разберемся, ты же не виноват. Война, — продолжал убеждать его Пейчо. — Слышишь, ты же не виноват, произошла ошибка.

Иванчо вроде бы и слушал, но до него явно ничего не доходило. Он до такой степени расстроился, что почти безжизненно повис на руках Пейчо.

Что же, в сущности, произошло?

Группу, в которую входил Миладин, послали собирать оружие и одежду убитых полицейских и солдат. Выполнив задание, партизаны через лес отправились к вершине, где мы занимали позиции. Миладин, который нес ворох полицейской одежды и оружия, видимо для удобства, решил надеть на голову солдатскую каску.

Иванчо, стоявший на посту, вооруженный турецкой винтовкой, подумал, что навстречу идет полицейский. Он выстрелил. Ему и в голову не пришло, что это могут быть свои.

Но после выстрела и началась трагедия. Откуда мог знать Иванчо, что идет Миладин, а не полицейский? После одержанной большой победы этот трагический случай омрачил наше настроение. Иванчо не решался смотреть нам в глаза. Он громко плакал, умолял расстрелять его или позволить самому пустить себе пулю в лоб. Ему трудно было перенести этот удар. Иванчо считал, что его место рядом с Миладином, которого он любил, как брата.

Немало товарищей погибло у меня на глазах, но этот случай был поистине ужасен. Мы не знали кого оплакивать: молодого Миладина или парализованного горем Иванчо.

Дорого обошлась нам эта победа.

КАДИЛО ПОПА НЕОФИТА

Луна появилась из-за двух курганов, которые, как вечные стражи, стояли на восточной окраине села Брезово, осветила дорогу в Чирпан, сжатые поля и отяжелевшие от крупных гроздьев виноградные лозы. Ночь стала светлой, как день, настолько светлой, что мы различали даже янтарные гроздья винограда.

Мы с Йонко шли и слушали лунную сказку ночи. Как же прекрасен наш край! До чего же приятно быть в пути в такую ночь!

Луна, словно лодка, плыла по усыпанному звездами небу. Слышалось тихое журчание Коджабеглийской реки, раздавались звуки падающих на землю налившихся сладким соком крупных яблок.

Йонко наклонился, поднял яблоко и хотел уже его надкусить, но побоялся даже этим нарушить царящий вокруг покой. И, подержав его, выпустил из рук.

Перед нами раскинулись села Брезово, Чоба, Зелениково, Дрангово, притихшие, как стада в ночи. Только собачий лай то там, то здесь нарушал тишину звездной ночи. Мы шли, и нам не хотелось даже разговаривать. Все казалось нам ясным, совсем как эта лунная ночь. Наши мечты и помыслы словно бы растворились в лунном свете.