Скажи «Goodbye» - [83]

С сожалением уезжая из этой аморальной клоаки декадентства, Мура твердо намеревалась как можно скорее вернуться и вновь насладиться беспрерывным праздником жизни, так непохожим на деловитость и практичность большинства американских городов.

В течение двух первых лет Гринберги посетили и уютный, славный Сиеттл, и космополитичный Ванкувер, и Саванну, проникнутую так полюбившимся Мурке южным флером, и полный чувства собственного достоинства Бостон, и тоскливую мрачную Филадельфию, и шумный Монреаль, и волшебно-сказочный, вышедший из сказок Пьерро Квебек. Бесконечную висконсинскую зиму скрасила Флорида.

Совсем родным стал Сент-Поль, куда они ездили на машине довольно часто, всегда останавливаясь в расположенном в самом центре города изумительном отеле «Сент-Поль», заслужившим их верность отменным сервисом и уютными номерами. У Гринбергов выработалась приятная рутина посещения Сент-Поля — сначала долгая прогулка по Саммит авеню, вдоль роскошных особняков 19-го столетия, потом заслуженный отдых в лучшем, по их мнению, кафе мира — «Бред энд Чоколад» на Гранд авеню, а во второй половине дня целенаправленный поход в самый большой торговый мол Америки, где Мура усердно закупалась, а Сергей терпеливо сидел в очередном кафе за компьютером или газетой.

Но природу Северной Америки Мура полюбила даже еще больше, чем ее города. Не переставала восхищать необъятность этой страны, особенно потрясшая после уютного, знакомого до последнего перекрестка, но такого тесного и людного Израиля. Дух захватывало от сознания того, что теперь все это — и города, и реки, горы, леса и заповедники, вся страна между двумя океанами, такая огромная и многоликая, что казалась не одной, а многими разными странами — от цепочки хемингуэевских островков на юге Флориды и до северного острова Мадлен в Великом озере Супириор, все это теперь принадлежит и ей. Природа североамериканского континента изумляла непривычной роскошью безграничного простора и первозданности. Мура твердо решила быть достойной своего счастья и побывать во всех пятидесяти штатах.

Следующей осенью, на годовщину 11 сентября, Мура и Сергей патриотично посетили Нью-Йорк. К их облегчению город жил, кипел, и не собирался сдаваться. О прошлом напоминала только длиннющая очередь желающих взглянуть на развалины Уорлд Трейд Сентра. Но после чистенького домашнего среднезападного Висконсина огромный Нью-Йорк показался слишком грязным, шумным, утомительным и полным нищих эмигрантов.

— Ты стала заправской провинциалкой, — поздравил ее Сергей.

— К хорошему привыкаешь не быстро, к хорошему привыкаешь мгновенно, — удовлетворенно вздохнула Мура.

Кутаясь от пронзительного ветра, они ходили по музеям и магазинам, а вечерами на бродвеевские шоу. В прежние времена в заграничных вояжах Мурка отоваривалась там же, где и все остальной израильский народ — в дешевых барахолках на 32-й улице в Нью-Йорке, в универмагах на лондонской Оксфорд-стрит и на рынках Анталии. Все вместе позволяло ей считать себя прекрасно и со вкусом одетой. Теперь миссис Гринберг на расстояние выстрела не приближалась к любимым в нищем девичестве лавчонкам. К тому же Муру развращал пример Сергея, непринужденно приобретавшего хорошие вещи в дорогих магазинах, и неизменно хвалившего все ее приобретения. И все-таки столичные храмы роскоши немного смущали Муру своей грандиозностью и ценами.

Но дома, в Милуоки, вдалеке от устрашающего примера мотовки Александры и сдерживающего влияния аскетки Анны, Мурка выдавливала из себя по капле осторожного скопидома до тех пор, пока не сорвалась с цепи.

Первыми свели ее с ума дешевые кожаные штаны китайского пошива. В «Вилсон Ледер» она купила кожаные черные джинсы, а в каталоге «Виктории Сикрет» две пары замшевых — «цвета ореха» и серые, но, когда начался сезон послерождественских распродаж, Мурку покинули всякие соображения сдержанности хорошего вкуса, и в ее коллекцию проникли портки и розовой и бардовой замши. А затем по почте стало приходить все больше каталогов с соблазнительными коллекциями — «Шпигель», «Виктория Сикрет», «Ла Редут», «Бостон Пропер», «Фри Пипл», «Антрополоджи», «Софт Сюрраундингс» и многие прочие, и во всех них тоже были чудесные, никогда раньше не виданные вещи. И каким-то для себя самой нежданным образом она разжилась еще и красными и зелеными кожаными брюками, легитимизировавшими себя 20-долларовым ценником. При виде зеленых даже покладистый Сергей покачал головой, и осторожно осведомился, куда это Мурка их собирается носить. Уязвленная шмотница насупилась, но все же засунула их в самый дальний угол. Впредь Мурка закаялась покупать, исходя из одной дешевизны. Но ничего плохого нельзя было сказать про чудесную темно-красную замшевую юбку, и про светло-каштановую с заклепочками, и про серую, запахивающуюся, с шикарным неровно обрезанным подолом и про черную кожаную полуклешем. И постепенно, распродажа за распродажей, оказия за оказией, находка за находкой, поездка за поездкой — сколько всякого барахла осело в Муркином шкафу! Там теснились кожаные, замшевые и шелковые юбки, висели бархатные, вельветовые, ситцевые, хлопковые, джинсовые, твидовые, жаккардовые, клеш, оборки, «карандаш», мини… А кроме юбок для женского счастья потребны и платья, и брюки, и пиджаки. Не жалея времени, денег и сил были накуплены длинные, строгие, двубортные и однобортные, а когда уже можно было успокоиться, и почить на лаврах, мода коварно и резко изменилась, и большая часть устаревших сюртуков, некоторые еще девственно-ненадеванные, совершили в большом мешке последний путь в благотворительные Гудвилл и Сент-Винсент де Поль, и пришлось обзавестись коротенькими, приталенными и разукрашенными, викторианско-эдвардинскими жакетиками. Свитера — кашемировые, букле, мохеровые, кроше, с пуговками, с меховой отделкой, с блестками, с люрексом, с кружевами, с вышивкой, с широкими горловинами или рукавами, короткие и длинные до бедер, разложенные по цветам, чтобы можно было хоть как-то найти нужный, завалили все полки в чулане до потолка, и многие так и оказались навеки захороненными под соперниками. Кожаные и замшевые куртки — от бирюзовых, которых в пароксизме покупательской страсти было приобретено аж две, и до розовых и салатовых, вытеснили мужнины костюмы в шкаф для верхней одежды, а неуёмной жажде приобретательства не было насыщения.