Скажи «Goodbye» - [53]

Мура сидела рядом с Юдит, с которой они сдружились еще в общественном туалете Новодевичьего кладбища, когда Мура стойко защищала собственным телом открытую кабинку судьи от взглядов московских старушек, возмущенных надменной щепетильностью иностранок.

В промежутках между бокалами Мурка порывалась завязать с Юдит какую-нибудь мудрую беседу, например, обсудить с ней ее последний знаменитый вердикт.

— Вы собираетесь писать об этом, Мурочка? — насторожилась Юдит, аккуратно, отставив мизинец, расправляясь с кусочком баранины.

— Нет, я просто хочу понять, как можно было оправдать эту женщину.

Юдит, памятуя о благородной помощи в общественном туалете, вежливо, но лаконично ответила:

— Суд обязан принимать во внимание обстоятельства. Есть человек, и есть его обстоятельства.

Мурка настойчиво пыталась сохранить принципиальность:

— Разве люди не обязаны поступать правильно, невзирая на любые обстоятельства?

Юдит неприязненно посмотрела на Мурку и сказала:

— Мурочка, вот вы поживете, и попробуете, и сами увидите, как это у вас в жизни получится. Это не так просто, как вам сейчас по молодости лет представляется.

Поставленная на место Мурка задумчиво щипала виноград. Она утешилась тем, что все же выразила свои принципиальные взгляды, и даже сумела постоять за них, хоть пренебрежительное указание Юдит на ее молодую глупость и было обидным. Зато вся мужская часть группы явно рассматривала Муркину относительную юность в качестве ее основного достоинства, и приходилось утешаться этим.

Застолье длилось долго, но в конце концов утомились даже умеющие поесть израильтяне, и все вернулись в гостиницу.

На следующее утро последовала расплата — Мура проснулась с тяжелой головой и поползла в душ. Как раз в тот момент, когда она вся намылилась, вода течь перестала. Некоторое время помаявшись, и безрезультатно подергав краники, Мурка вытерла полотенцем мыльные глаза, и побрела к бару-холодильничку. На ее счастье там оказалось несколько бутылок минеральной воды, и удалось кое-как смыть с себя мыло, не прибегая и к тонику.

После завтрака все подтянулись к автобусу, и поехали в город Лаки. Чем дальше отъезжали от Баку, чьи предместья смело могли служить иллюстрацией к самым жутким фантазиям футуристов, тем больше нравился Азербайджан Мурке. Пейзаж стал зеленым, на горизонте появились горы, наверное, Кавказ, который она видела впервые в жизни. Мурка размякла под обаянием экзотики: «Кавказ подо мною…», растроганно стала вертеться в голове застрявшая там со школьных лет оборванная строчка, наконец-то дождавшаяся подходящего случая. Рядом с ней сидел местный сопровождающий гид, и они разговорились. Он поведал ей, что, по преданию, евреев в Азербайджан привел с собой в древности один из персидских шахов-завоевателей. Евреи были лично преданными ему телохранителями. «Мудрый был шах, — подумала Мурка. — Всем чужие, и иранцам, и азерам, евреи полностью зависели от его благополучия, и они с шахом верно охраняли друг друга».

Минибус вез их, изредка останавливаясь, израильтяне с любопытством разглядывали попадавшиеся по пути сёла и достопримечательности, заглядывали в придорожные лавки и придирчиво изучали торговый ассортимент. Всюду были иранские продукты и ощущалось иранское влияние. Потом на горизонте в долине они увидели палаточный лагерь азерских беженцев. Мурка искренне удивилась, так как понятие беженцев из этого региона прочно связалось у нее с армянами, но гид стал рассказывать о войне в Нагорном Карабахе, и из его слов выходило, что и азерам явно случалось быть потерпевшей стороной, что подтверждало самый пессимистичный взгляд на все человечество. Вообще говоря, армяне Муре были симпатичны. Как и евреи, они рассеялись по всему миру, и были так же вездесущи и талантливы, у ее семьи еще с московских времен было немало знакомых армян. В Старом городе Иерусалима они жили с незапамятных времен, построив свой квартал вокруг Храма св. Георгия, и продавали в маленьких лавчонках дивно расписанную керамику и изразцы. На протяжении веков этот древний народ умел ладить со всеми, кто владел Иерусалимом, будь то греки, римляне, турки, англичане или евреи. Ходили слухи, что за многие века оседлой жизни в Иерусалиме они накопили под своим храмом несметные сокровища. Сегодня молодежь из общины уезжала в Америку, но старики оставались — хранить богатства, подобно кобре в «Маугли». Но, может, богатств было вовсе не так уж много, потому что когда Израиль разрешил гуманитарный въезд в страну беженцам из Нагорного Карабаха, сами армяне брали их на поруки со скрипом и чрезмерной щедрости по отношению к своим пострадавшим соплеменникам не проявляли. Израильтяне уважали армян как подобный себе древний народ с тяжкой историей, сочувствовали им по поводу Нагорного Карабаха. Армян, правда, раздражала еврейская монополия на геноцид, и они требовали, чтобы евреи потеснились на лавке всемирно обиженных, но евреи отчаянно доказывали, что никто не сравнится с ними в несчастьях, и пытались армян с этой лавки спихнуть, изо всех сил защищая свою трагедию от умаляющих ее сравнений и унижающих подобий. Правда, с учетом цыган, камбоджийцев, суданцев, руандцев, боснийцев и бангладешцев клуб жертв геноцида к концу века стремительно утрачивал свою эксклюзивность, и даже этот повод для взаимонепонимания терял свою остроту. И все же, обладая богатой криминальной фантазией, Мурка заподозрила, что в данном контексте какой-нибудь компромат на армян мог бы лишить их чистоты жертвенных риз, и тем самым был бы на руку израильтянам… Уж не для того ли прибыли в Азербайджан израильские крючкотворы? Оставалось примечать, интересуются ли ее спутники военными событиями. Все путешествие Мурка глаз с них не спускала. Но израильские законоведы и виду не показывали, что их занимают внутренние междоусобицы кавказских народов, и целый день покорно мотались по древним синагогам и полувымершим еврейским селам, то ли притворяясь, то ли действительно интересуясь только прекрасными пейзажами, вкусными угощениями, и, некоторые из них — Мурой. Встреченные местные жители производили впечатление людей гостеприимных и славных, но все их обаяние не могло заставить ее забыть судьбы армянских друзей — беженцев из Нагорного Карабаха. Но в конце концов, вдалеке от требовательного редактора Мура не претендовала на способность справедливо рассудить чужие народы. Да и существует ли она — совершенная справедливость? Кто прав, и как решить? Оставалось радоваться, что родная страна вылезла из восемнадцатилетней ливанской грязи и что арабы в конце концов смирились с существованием Израиля, и теперь всем ясно, что мирный процесс необратим. Даст Бог, когда-нибудь все улучшится и здесь, на Кавказе. И все же, зачем приехал сюда цвет израильской юриспруденции?