Скажи, что будешь помнить - [74]

Губы ее растягиваются, уголок рта ползет вверх, а потом вдруг – ослепительная улыбка.

– Это ты так просишь меня стать твоей девушкой?

– Наверное. – Я невольно улыбаюсь вместе с ней.

– Знаешь, когда мы встретились в первый раз, ты сказал, что улыбаешься нечасто.

Сказал, да, и действительно, до знакомства с Элль в течение года так оно и было. Да и раньше, если я улыбался, то не от настоящей радости, а лишь в состоянии ложного довольства.

– Что тут скажешь? Ты – волшебница.

Она подмигивает и с привычной уверенностью подает мне руку.

– Так и есть.

Стук в дверь, и громкий голос моей сестры.

– Я вхожу!

Ручка поворачивается, и в гараж вместе с солнечным светом проникает голова Холидей.

– Ты играл на барабанах. Я тебя слышала. То есть я слышала что-то.

– Играла Элль.

Глаза у Холидей лезут на лоб, из-за чего она напоминает какого-то персонажа из мультика.

– Ты разрешил кому-то играть на твоих барабанах?

– А это так важно? – спрашивает Элль.

Я пожимаю плечом, но за меня отвечает сестра.

– Важней не бывает. – Холидей прикладывает руку к груди. – Я, например, никогда на них не играла, а ведь он вроде бы любит меня. – Она смотрит на меня с прищуром. – Молчи. Даже рот не открывай. Ты держишь ее за руку. Держишь руку Эллисон Монро. Он держит тебя за руку. Вы что, вместе? Типа вы пара? В самом деле? Вы вместе. Вы вместе, и это сделала я. Я послала те сообщения, и из-за них Эллисон здесь. Это все я. Я!

– Это секрет, – предупреждаю я, и Холидей закатывает глаза – ну еще бы!

– Конечно, но ты все равно у меня в долгу, потому что я все устроила. Ладно, вы вместе, Дрикс сыграл, и я хочу, чтобы он сыграл еще.

– Да. – За спиной у Холидей появляется Доминик. – Покажи ритм.

Ну уж нет. То, что постучала Элль, это одно, но если сяду я – это совсем другое.

– Я хотел показать Элль дом и угостить ее чем-нибудь.

Доминик подходит к нам и протягивает Элль руку.

– Я – Доминик. Его лучший друг. Рад с тобой познакомиться. Дом – свалка, но у меня еще хуже. Честно говоря, ты не много потеряешь, а пицца уже в пути. Ты как к куриным крылышкам относишься?

Элль растерянно моргает – типичная реакция для каждого, кто знакомится с этим сборищем фриков, которые и есть моя семья, – но потом пожимает ему руку.

– Меня зовут Элль, а куриных крылышек я никогда не пробовала.

Доминик изображает гримасу ужаса.

– Ты из амишей?

– Держу пари, амиши едят куриные крылышки, – вмешивается Холидей. – Они отказываются от электричества, но не от пищи. Ты не прав.

Доминик поднимает электрогитару:

– Я всегда прав, Холидей. Пора бы тебе привыкнуть к этому. Ну, давай сбацаем.

В гараж, смеясь, входят Эксл и Маркус. На черной рубашке Маркуса следы от кондитерской смеси, и когда Холидей указывает ему на них, он берет ее за руку и кружит, как будто они танцуют. Холидей хихикает, потом шутливо отталкивает кавалера. Маркус подмигивает и смотрит на меня. Я киваю. Его семейка опасна, моя – нет, так что я не боюсь делиться ею с друзьями.

Эксл поднимает ворота гаража, и в помещение вместе с легким ветерком врывается меховой клубок.

– Ты ушел, а пес воет. Вот только сообразил, что ему надо.

Тор мчится ко мне, шлепая лапами по бетону. Элль взрывается восторгом и, присев, раскидывает руки, как будто пес тоже может обнять ее. Черно-белый комочек катится к ней, поднимается на задние лапы и начинает облизывать ей лицо.

– Какой он большой! – Да, большой. Сомневаюсь, что она даже сможет его поднять, а Тор нетерпеливо крутит головой, не понимая, почему его не берут на руки. Высунув язык, смотрит на меня, и я наклоняюсь и чешу его за ушами. Не понимаю почему, но меня наполняет гордость. Обнимаю одной рукой Элль, целую в висок, а Тор облизывает ее с другой стороны.

Остальные разбирают инструменты с серьезностью идущих на войну солдат. Келлен берет басовую, и Доминик похлопывает ее по спине, подсказывает что-то, советует не останавливаться, даже если она отстанет, и наконец включает усилитель. Келлен закатывает глаза, потому что она – опытный музыкант, а ее брат – идиот.

Холидей садится за пианино, а Эксл остается у входа.

С самого начала моя музыкальная жизнь принадлежала старшему брату. Когда мне было шесть лет, отец забрал меня у мамы, купил «Хэппи мил» и выгрузил дома, пообещав научить играть на гитаре, когда вернется вечером.

Отец оставил меня одного. Я сидел в комнате, подтянув к груди колени и обхватив их руками, и смотрел, как лучи полуденного солнца превращались в предвечерние лучи. В доме было как-то жутковато тихо, и эту пугающую тишину нарушало только приглушенное гудение холодильника. Я думал, не позвонить ли маме. Может быть, она уже и выпила, но была на месте. Как всегда.

За окном плыли облака. Темные, грозовые облака. Вдалеке грохотал гром. Молнии вспыхивали, рассекая небо, и каждый удар ощущался выстрелом в живот. Завыли, предупреждая о торнадо, сирены, ветер налетел на дом, и что-то ударило в стену. Я дрожал с головы до ног. Свет мигнул и погас. Меня окружила непроглядная мгла.

Слезы жгли глаза, и я свернулся комочком. Я боялся одиночества, боялся умереть, боялся темноты. За окном завывал ветер, скрипел проходящий грузовой поезд, земля вздрагивала подо мной. Я закричал вместе с ветром, треснуло стекло, и весь дом встряхнулся.