Сказания о воинах-зверях - [8]

О военном деле эпохи берсерков

Состояние войны было привычным и естественным состоянием общества эпохи Средних веков, какой бы период мы ни рассматривали. Однако в ходе исторического развития происходили весьма существенные изменения в характере и содержании тех конкретных сил, вооруженными руками которых осуществлялись боевые действия. К тому же эти изменения всегда находились в теснейшем контакте с эволюцией самого социума, ибо вооруженный человек, сколько бы ни говорилось о важности прочих аспектов средневековой жизни, безусловно, находился в центре «линий напряжения» той эпохи, являя собой единственную реальную силу, с которой приходилось считаться всем остальным членам общества. Скандинавские отряды, почти три столетия наводившие страх на значительную часть Старого Света и весьма существенно влиявшие на ситуацию в странах, которым выпало сомнительное счастье стать их вожделенной добычей, навсегда останутся притягательнейшим материалом для исследователя. Критерий оценки вооруженных сил для любой эпохи может быть только один, а именно: их эффективность. И по этому основному показателю воинские коллективы викингов остаются для своего времени если не недосягаемым, то все же образцом. Никакие тактические промахи и громкие поражения, такие, как разгром норманнов в Бретани (890 г.), битва при Левене (891 г.) или последнее, классическое и трагическое, сражение викингов норвежского короля Гаральда (Харальда) Гардрада (прозванного «последним викингом») под Стэмфордбриджем (битва у Стэнфордского моста), разгромленных англосаксонским королем Гарольдом Годвинсоном в 1066 г. (незадолго до разгрома самого короля англосаксов нормандским герцогом Вильгельмом Незаконнорожденным, впоследствии – Завоевателем, в том же самом кровавом 1066 г. при Гастингсе!) не изменяют общей картины или, что вернее, остаются исключением, подтверждающим правило. В самом деле, ни Европа, ни Азия не смогли за триста лет создать альтернативных воинских формирований, способных не только организоваться для ответных походов, но хотя бы положить конец энергичной деятельности северных дружин или устойчиво удерживать инициативу в своих руках (хотя не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что викинги всегда находили в странах, в которые вторгались, союзников в лице одних групп местных феодалов, соперничавших с другими группами местных феодалов, заключавших с северными пришельцами военный союз и использовавших викингов в своих бесконечных междоусобицах – как, скажем, удельные русские князья пользовались в своей междоусобной борьбе услугами тех же норманнов-варягов, печенегов, половцев, а впоследствии – татар). Движение викингов не было остановлено, оно прекратилось само собой в силу, прежде всего, внутренних причин. Однако сама по себе дружина викингов остается во многом «вещью в себе». Это явственно ощутимо при изучении упоминаний о викингах в «западном» контексте – хроники VIII–IX столетий живописуют некую стихию, порой возглавляемую конкретными вождями, порой же совершенно безликую. Быть может, единственное вразумительное свидетельство, хоть в какой-то мере проливающее свет на внутренний характер этого института, – хрестоматийное «мы все равны» воинов Хрольва Пешехода, столь часто цитируемое в различном контексте. Между тем совершенно ясно, что без достаточно объективного представления о том, чем на самом деле были эти воинские коллективы, чрезвычайно трудно оценить их влияние на другие социальные организмы, как собственно скандинавские, так и зарубежные. Предмет нашего внимания в данном случае достаточно узок. Это ядро движения викингов, та молекула, которая была основой любого воинского соединения, предназначавшегося для реализации той или иной боевой задачи – дружина викингов – гирд (по-старонорвежски), или грид (по-шведски). Она отнюдь не тождественна любому вооруженному отряду, который появлялся у берегов потенциального объекта грабежа, насилия или завоевания. Понятно, что многотысячные армии не были однородными формированиями со строгим единоначалием. О единоначалии, впрочем, вообще трудно говорить применительно к эпохе, когда талант полководца заключался главным образом в том, чтобы без потерь доставить свою армию в точку непосредственного визуального контакта с противником и построить ее в определенном соответствии с ситуацией. Дальнейший ход событий в подавляющем большинстве случаев от вождя фактически не зависел. При этом чем более надежно шлемы скрывали под своим покровом уши и глаза подчиненных и чем тяжелее становились их индивидуальные, а потом и конские, «спецсред-ства», тем более утрачивался контроль над воинством в ходе битвы. Основной вопрос всей средневековой стратегии, безусловно, сводился к проблеме хоть сколько-нибудь эффективного управления войсками на поле брани. Окончательно этот вопрос в Средние века так и не был решен и в какой-то мере снят был лишь в Новое время. Один из актуальных вопросов эпохи викингов – вопрос о численности отрядов. Известно, что даже серьезные сражения Средневековья, как правило, не отличались многолюдьем. Но, вероятно, этот тезис более применим к развитому и позднему Средневековью, когда экипировка воина значительно подорожала в связи с усовершенствованием, и в силу того же фактора значительно возросла ее эффективность. В раннем же Средневековье, когда большинство воинов было относительно легко – по позднейшим меркам – вооружено, сохранялось большое число полноправных, т. е. потенциально рекрутируемых людей, размеры воинских контингентов были наверняка существенно более внушительными. В том, что отряды викингов бывали достаточно многочисленными, сомнений нет. Несмотря на общую тенденцию возрастания количества участников походов к концу IX в., уже первые походы порой бывали настоящими нашествиями. Так, Готфрид Датский в 810 г. привел во Фрисландию двести кораблей, в 837 г. король Леона, отразив нападение, сжег семь десятков драккаров (драконоголовых кораблей викингов), примерно в это же время в Ирландию вторглись два флота общей численностью не менее ста двадцати кораблей. И далее: 845 г.