Сказания и повести о Куликовской битве - [75]

Тот же безбожный Мамай стал похваляться и, позавидовав второму Юлиану-Отступнику,* царю Батыю, начал расспрашивать старых татар, как царь Батый покорил Русскую землю. И стали ему сказывать старые татары, как покорил Русскую землю царь Батый, как взял Киев и Владимир,* и всю Русь, славянскую землю, и великого князя Юрия Дмитриевича убил,* и многих православных князей перебил, а святые церкви осквернил, и многие монастыри и села пожег, а во Владимире соборную церковь златоверхую пограбил.* И так как он был в помутнении ума, го того не постиг, что как господу угодно, так и будет: так же и в давние дни Иерусалим был пленен Титом римлянином п Навуходоносором, царем вавилонским,* за прегрешения и маловерие иудеев — но не бесконечно гневается господь и не вечно он ненавидит.

Узнав все от своих старых татар, начал безбожный Мамай поспешать, дьяволом распаляемый непрестанно, ополчаясь на христпан. И забывшись, стал говорить своим алпаутам, и есаулам,* и князьям, и воеводам, и всем татарам: «Я не хочу так поступить, как Батый, но когда приду на Русь и убью князя их, то какие города наилучшие понравятся нам — тут и осядем, и Русью завладеем, тихо и беззаботно заживем», — а не знал того проклятый, что господня рука высока.

И через несколько дней перешел он великую реку Волгу со всеми силами и другие многие орды к великому воинству своему присоединил и сказал им: «Пойдем на Русскую землю и разбогатеем от русского золота!». Пошел же безбожный на, Русь, будто лев ревущий ярясь, будто неутолимая гадюка злобой дыша. И дошел уже до устья реки Воронежа,* и распустил всю силу свою, и наказал всем татарам своим так: «Пусть не пашет ни один из вас хлеба, будьте готовы на русские хлеба!».

Прознал же о том князь Олег Рязанский,* что Мамай кочует на Воронеже и хочет идти на Русь, на великого князя Дмитрия Ивановича Московского. Скудость ума была в голове его, послал сына своего к безбожному Мамаю с великою честью и с многими дарами и писал грамоты свои к нему так: «Восточному великому и свободному, царям царю Мамаю — радоваться! Твой ставленник, тебе присягавший Олег, князь рязанский, много тебя молит. Слышал я, господин, что хочешь идти на Русскую землю, на своего слугу князя Дмитрия Ивановича Московского, устрашить его хочешь. Теперь же, господин и пресветлый царь, настало твое время: золотом и серебром и богатством многим переполнилась земля Московская и всякими драгоценностями, твоему владению на потребу. А князь Дмитрий Московский — веры христианской, как услышит слово ярости твоей, то отбежит в дальние пределы свои: либо в Новгород Великий, или на Белоозеро, или на Двину, а большое богатства московское и золото — все в твоих руках будет и твоему войску на потребу. Меня же, раба твоего, Олега Рязанского, власть твоя пощадит, о царь: я ведь для тебя сильно устрашаю Русь и князя Дмитрия. И еще просим тебя, о царь, оба раба твоих, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский:* обиду приняли мы великую от этого великого князя Дмитрия Ивановича, и как бы мы в своей обиде твоим именем царским ни грозили ему, а он и в том не тревожится. И еще, господин наш царь, город мой Коломну себе он захватил* — и о том о всем, о царь, жалобу приносим тебе».

И другого тоже послал скоро своего вестника князь Олег Рязанский со своим письмом, написано же в грамоте так: «К великому князю Оль-герду Литовскому — радоваться великою радостию! Известно ведь, чта издавна ты замышлял на великого князя Дмитрия Ивановича Московского, чтобы изгнать его из Москвы и самому завладеть Москвою* Ныне же, княже, настало наше время, ибо великий царь Мамай грядет на него и на землю его. Теперь же, княже, мы оба присоединимся к царю Мамаю, ибо знаю я, что царь даст тебе город Москву, да и другие города, что поближе к твоему княжеству, а мне даст город Коломну, да Владимир, да Муром, которые к моему княжеству поближе стоят. Я же послал своего гонца к царю Мамаю с великою честью и со многими дарами, так же и ты пошли своего гонца и, что у тебя есть из даров, то пошли ты к нему, грамоты свои написав, а как — сам знаешь, ибо больше меня понимаешь в том».

Князь же Ольгерд Литовский, прознав про все это, очень рад был высокой похвале друга своего князя Олега Рязанского. И отправляет он быстро посла к царю Мамаю с великими дарами и подарками для царских забав. А пишет свои грамоты так: «Восточному великому царю Мамаю! Князь Ольгерд Литовский, присягавший тебе, умоляет тебя! Слышал я, господин, что хочешь наказать свой удел, своего слугу, московского князя Дмитрия. Потому и молит тебя, свободный царь, раб твой, что великую обиду наносит князь Дмитрий Московский улуснику твоему князю Олегу Рязанскому, да и мне также большой вред причиняет. Господин царь свободный Мамай! Пусть придет власть твоего правления теперь и в наши места, пусть обратится, о царь, твой взор на притеснения наши от московского князя Дмитрия Ивановича».

Помышляли же про себя, говоря так, Олег Рязанский и Ольгерд Литовский: «Когда услышит князь Дмитрий о приходе царя, и ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью и умолим его, и возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою — то к Вильне,* а то к Рязани,* и даст нам царь Мамай ярлыки * свои и потомкам нашим после нас». Не ведали ведь, что замышляют и что говорят, как несмышленые малые дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертания. Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога упование возлагает, то того человека господь не отдаст врагам в поношение и на осмеяние».