«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века - [62]

Не удивительно, что большую часть собранного Прыжовым материала составляли «целые тысячи» похабных «сказок» о представителях духовенства. Воинствующий безбожник, он еще в молодости кощунственно пародировал религиозные таинства и обряды, а все, что порочило церковь, его особенно привлекало. Прыжов не только собирал подобные материалы, но описывал и подавал фольклорные и этнографические источники с позиции атеиста. На протяжении всей жизни Прыжов публиковал брошюры, статьи, заметки, в которых хотел отобразить картину «неслыханного фанатизма, невежества и разврата <…> в лоне московского православия». Эти публикации Прыжов мыслил как эскизы к своим трудам[317]. Один из таких эскизов и представляла его брошюра «Житие Ивана Яковлевича, известного пророка в Москве», изданная в ноябре 1860 г. Фигура этого же юродивого описана Прыжовым в его книге «26 московских лжепророков, лжеюродивых, дур и дураков», весь текст которой содержит частые обращения к личности Ивана Яковлевича Корейши.

Подвиг юродства, т. е. принятие ради Христа облика безумия, получил особое распространение и почитание на Руси. Внешнее безумие у юродивых считалось способом «изничтожения гордыни», а смиренное терпение поношений и побоев в народном представлении сочеталось с пророческим даром. Обличение грешников, способность предсказывать будущее создали в большой части общества особое отношение к юродивым как к глашатаям Божией воли[318].

Для Прыжова существование юродивых — социальная болезнь общества, а сами юродивые — ханжи и мошенники, которые учли вкусы «потребителя». Все юродивые описаны Прыжовым как кликуши или проходимцы, что же касается Ивана Яковлевича, то его Прыжов ненавидел особенно и всегда сопровождал упоминания о Корейше недобрым или язвительным словом.

Брошюра Прыжова состояла из сочинения самого автора (заметка из № 34 «Нашего времени» за 1860 г.), ответа ему архимандрита Феодора (А. М. Бухарева) «Несколько замечаний по поводу статейки в «Нашем времени» о мнимом лжепророке» («Духовная беседа», № 46, 1860 г.) и приложений: портрета юродивого, свидетельства об Иване Яковлевиче кн. Алексея Долгорукова, 33-х подлинных писем Ивана Яковлевича и снимков с почерка его руки. Включенные в брошюру полемические отзывы, мемуарные свидетельства и документальные источники создавали впечатление о полноте и разносторонности предлагаемой Прыжовым информации. Но, как заметила И. В. Мотеюнайте, Прыжов таким образом только декларирировал научность[319]. Об объективном, а тем более научном, взгляде Прыжова не могло быть и речи. Автор брошюры зачастую умалчивал[320], либо искажал многие факты явных чудес и пророчеств юродивого, старался «очернить», представить его полоумным, опустившимся человеком. Поклонники, посещающие юродивого, вызывали у Прыжова раздражение, он был уверен в том, что почитатели Корейши поклонялись сумасшедшему старику. Обличитель Ивана Яковлевича видел корень зла в недостатке просвещения, в неразвитости и необразованности народа.

Сочинения Прыжова о юродивых вызвали большой резонанс в обществе[321] и, конечно, породили острое противостояние между сторонниками и противниками скандального автора. С защитой юродивого и юродства выступили архимандрит Феодор, Аскоченский, Старчевский. На их стороне был и Аполлон Григорьев, в тот период сотрудник журнала Достоевского «Время». Григорьеву противен был скабрезный тон Прыжова, критик считал Ивана Яковлевича «юродством старым, исконным» и явно противопоставлял народ, который шел за гробом юродивого, сотням тысяч людей, погрязшим в модном спиритуализме. Григорьев выступил со страстным негодованием на публицистов, считающих, что англо-американская образованность выше юродства[322]. Точка зрения Григорьева должна была быть известна Достоевскому. К тому же в журнале «Время»[323] была оспорена историческая интерпретация нищенства, предложенная Прыжовым в другой его книге «Нищие на святой Руси».

О личности Ивана Яковлевича Достоевский знал задолго до публикации прыжовской брошюры[324]. Рассказчик в «Селе Степанчикове» упоминал имя этого юродивого с явным негативным оттенком; позже, во «Введении» к журналу «Время», писатель заявлял о том, что «отличительной чертой Иванов Яковлевичей, Марфуш» является заносчивость и высокомерие, поскольку «само общество заключает в себе какую-то инстинктивную потребность выдвинуть из среды себе какую-нибудь исключительную личность, что-то необыкновенное и преклониться перед нею» (18, 64). Само существование подобных народных избранников, по Достоевскому, несовместимо с жизнью нравственно развивающегося общества.

Казалось бы, по отношению к Корейше автор «Бесов» вполне мог разделить точку зрения Прыжова, однако довольно трудно принять тот факт, что, относясь крайне отрицательно к самой личности Прыжова, Достоевский соглашался с его брошюрой. В скабрезном тоне прыжовского повествования ясно обнаруживалось безбожие автора. Антирелигиозная идея Прыжова не могла не вызвать полемический отклик Достоевского.

Иван Яковлевич Корейша послужил прототипом юродивого Семена Яковлевича в романе «Бесы». В литературе о Достоевском этот образ трактуется по-разному. Так, Л. А. Зандер считает, что подлинный юродивый остался непонятым Достоевским и изображен в «Бесах» «в смехотворных формах плута и шарлатана»