Скандал у озера - [76]

– О боже, несчастные! Чего они хотят добиться? – произнес Валлас. – Эта статья навредит им больше, чем что-либо другое…

– Это смешно, даже если журналист, конечно же, попытается оставаться нейтральным. Господи, произошел прискорбный несчастный случай, но не обвинять же в этом правительство и столь серьезную компанию…

* * *

Жасент вернулась на работу в больницу и теперь, сидя в столовой, размышляла точно так же, как и ее соперница. На ней был длинный медицинский халат, колпак медсестры открывал лоб; только что она прочитала в газете короткую заметку о смерти Эммы. Сестра-послушница принесла ей чашечку кофе и смущенно посмотрела на газету.

– Доктор Гослен принес ее сегодня утром, мадемуазель! Он наверняка знал, что сегодня вы возвращаетесь на работу.

– Я ничего не понимаю! Я ведь отговорила папу от публикации такой статьи! – ответила Жасент с тягостным ощущением того, что Мари-Кристин Бернар, симпатичная журналистка, которая показалась ей понимающей и искренней, ее предала.

– Когда горе слишком велико, некоторые люди чувствуют необходимость бороться за справедливость, – вздохнула монашка.

Не сказав больше ни слова, она взяла в руки метлу и тряпку для уборки затопленного пола. Вода просочилась под двери и достигла первого этажа больницы. Огород был уничтожен. Волны смели опустевший курятник.

С разрешения епархии матушка-настоятельница принялась за организацию эвакуации больных. Сестры-августинки еще никогда не молились так усердно, как в эти дни, а для пущей защиты от бедствия монашки повесили на каждое окно медальоны с изображением святых.

– Мне нужно идти, – сказала Жасент, – скоро обход.

Она вышла, глубоко опечаленная газетной статьей, черные буквы заголовка которой танцевали в ее сознании. Чтобы придать себе мужества, она вспомнила о мгновениях нежности, о проведенном с Пьером времени на острове Кулёвр.

«Мы были словно отрезаны от мира. Но, очутившись у меня дома, мы почувствовали такую скорбь и к тому же такую усталость, что не в силах были больше ни целоваться, ни разговаривать. Пьер быстро уснул на диване, и я спала одна в комнате. Несмотря на то что я проветрила комнату, от запаха Эмминых духов у меня кружилась голова; это было ужасно! И ее вещи… Мне нужно будет их постирать».

Выйдя из палаты на втором этаже, Жасент увидела доктора Гослена.

– Моя дорогая Жасент, вы вернулись! – доктор не скрывал своей радости.

– В этом нет ничего удивительного, мой отпуск подошел к концу.

– Никто не стал бы вас упрекать, если бы вы решили остаться с семьей еще на денек…

С сочувствующей физиономией он положил свою хищную тяжелую руку на плечо медсестры. Жасент тут же отступила назад, возмущенная этим жестом, который казался ей неуместным.

– Извините, доктор, мне нужно работать. Меня заваливают вопросами… Пожилых людей очень взволновала новость об эвакуации.

– Конечно, мы все очень взволнованы! Но уделите мне всего одну минуту. Я хотел сказать, что вы можете на меня рассчитывать, моя дражайшая Жасент, что бы ни случилось.

Раздраженная его сладковато-приторным голосом и горящим похотью, а отнюдь не уважением или любовью, взглядом, она сухо его осадила:

– Благодарю, но меня поддерживает любимый человек, мой жених. Мы с ним поженимся как можно скорее.

Огорошенный, доктор поднял руки к небу, плохо скрывая свою досаду:

– Вы помолвлены? С кем же? Вы же ведете жизнь монашки!

– Я нашла мужчину своей жизни, – заверила она сдавленным голосом, в волнении отдаляясь от Гослена: она не решилась вслух произнести то, что отныне было для нее свято.

Доктор посмотрел ей в глаза. В них читалось желание залепить ему пощечину.

«Что бы это значило?» – спрашивал он себя. В голову ему приходили лишь шаблонные фразы о неблагодарности некоторых уж очень самоуверенных и манерных девиц.

* * *

Час дня. Темно-серое небо, еще полное будущих ливней, низко нависало над землей. Роберваль был полностью изолирован и с недавних пор лишен связи. По озеру, порывисто вздымаясь, катились угрожающие волны, гулко бьющие теперь в стены больницы. Присланные мэрией спасатели патрулировали окрестности на борту большой лодки.

Жасент стояла на улице, позади большого здания, с той его стороны, куда вода еще не дошла: фасад здания напротив служил некой временной дамбой. Подавленная, она вышла подышать воздухом, пока персонал учреждения завтракал. Ей не давала покоя статья в Le Colon, а еще мысль о Пьере, который уже должен был бы оказаться в Ривербенде. Он уехал в шесть часов утра, поцеловав ее – теплую, нежную и томную после сна.

– Я только заберу свою машину, – прошептал он ей на ухо. – Вернусь завтра вечером. Мы поедем в Сен-Жером, если, конечно, нам удастся туда добраться.

Девушка предполагала, что ее возлюбленный переживает из-за лодки Дави, а также из-за опоздания на бумажную фабрику. Ее утешало и окрыляло одно: они с Пьером, как и прежде, были единым целым – не только когда занимались любовью, но и каждую секунду – это сквозило в их улыбках, взглядах, словах.

Так рассуждала Жасент, в то время как из подъехавшего такси вышла молодая блондинка в черном непромокаемом плаще с капюшоном и помахала ей рукой, быстрым шагом приближаясь к крыльцу. Жасент узнала Мари-Кристин Бернар; та явно была не в духе – красивые сине-зеленые глаза девушки блестели от возмущения.