Скандал у озера - [54]

– Я не хотела причинить тебе боль.

– Что ж, у тебя получилось!

Она выбежала из комнаты, поднялась на чердак. Ей понадобилось достаточно силы воли, чтобы не выкрикнуть матери, что присматривать за Эммой было сложно, ведь она с подросткового возраста делала то, что хотела.

– Я ухожу отсюда, – пробормотала она, собирая свои вещи.

Жасент позаботилась о том, чтобы спрятать блокнот в белую кожаную сумочку Эммы. Довольно скромных размеров, она легко поместилась в глубине широкой клеенчатой дорожной сумки, которую Жасент захватила с улицы Марку, чтобы сложить туда свои туфли-лодочки, щетку для волос и две пары чулок.

– Тем хуже, тем хуже, тем хуже! – повторяла она сквозь зубы. – Пусть остаются с ложью Эммы, с ее секретами! Им всем плевать на правду!

Ее больница, этот каменный островок в погруженном под воду Робервале, казалась ей надежной пристанью, где ее ценили и уважали, где она чувствовала себя нужной. Спустя пять минут она уже бегом спускалась по лестнице, стремясь поскорее добраться на вокзал и молясь о том, чтобы сразу же сесть на поезд, если железная дорога вообще не повреждена и не затоплена.

Но тут посреди прихожей она увидела дедушку: он лежал на полу и прижимал руку к груди.

– Дедушка, боже мой!

Она быстро сняла сумку, наклонилась к старику и стала его осматривать.

«Пульс есть, сердце слабо бьется. Ему стало нехорошо наверняка из-за усталости и эмоций».

Жасент привыкла переносить на себе больных. Девушка принялась аккуратно приподнимать Фердинанда, для большей надежности взяв его под мышки. В ужасе вниз сбежала Сидони:

– Я услышала, как ты кричишь! Господи, наш дорогой дедуля, что с ним случилось? Он не…

– Да нет же, ему просто нехорошо. Помоги мне положить его на диван в гостиной, – приказала сестра, тяжело дыша. – Я испугалась, так испугалась, когда подумала, что мы и его можем потерять!

Сестры уложили Фердинанда на узкую кушетку. Жасент приподняла его ноги и аккуратно уложила их на высокую вышитую подушку.

– Возвращайся к маме скорее, Сидони, – проговорила она.

– Нет, я останусь здесь. Мама хочет мыться самостоятельно. Такая перемена меня пугает. Можно сказать, она внезапно обрела свое прежнее состояние.

Жасент, казалось, не слышит сестру. Она побежала на кухню, налила в стакан шерри и взяла кусочек белого сахара. Сидони в нерешительности стояла на пороге гостиной.

– Ты уверена, что он поправится? – спросила она. – Ответь, не жалей меня. Я так люблю тебя, Жасент!

– Тогда поднимись к маме, я переживаю за нее. Никогда не знаешь… Нам может казаться, что с ней уже все хорошо, а через две минуты ей придет в голову мысль выброситься в окно.

Предупреждение Жасент подействовало. Сидони вмиг исчезла. Фердинанд открыл рот и испустил протяжный стон.

– Мой дедуля, ты приходишь в себя, – прошептала Жасент, целуя его в щеку. – Возьми этот сахар, я смочила его в алкоголе. Когда тебе станет лучше, мы с тобой вместе поедим.

Фердинанд последовал ее совету, одарив внучку нежным взглядом и неловко погладив Жасент по лбу.

– Моя прекрасная санитарка, я доставляю тебе неприятности, да? Я натягивал штаны там, наверху, и вдруг почувствовал, что меня шатает. Когда я смотрел, как Альберта с криками раздирает себе лицо, я подумал, что мое старое сердце не выдержит. А вчера вечером у меня не было сил проглотить стряпню Сидони; горло словно сдавило, к тому же ты убежала куда-то посреди ночи, когда свистел свирепый ветер, а дождь все лил не переставая… Бог наказывает нас, Жасент.

Фердинанд выпрямился и сел, встряхнул своей почти облысевшей головой, на которой оставался только венок из седоватых волосков. Затем поднялся с дивана, поправляя перекрутившуюся лямку подтяжки. Жасент прижалась к нему. Даже сейчас, когда он согнулся под тяжестью лет, Фердинанд был выше внучки на целых полголовы.

– Крепкий кофе, тосты с вареньем и хорошим куском масла из Дома Перрон[12] – и ты сможешь пойти навестить свой курятник, – мягко сказала она.

– Ты права, моя крошка. Жизнь должна продолжаться. Кстати, я хотел бы наведаться к соседям, рассказать им, как чувствует себя Альберта. Они ведь были на похоронах.

– Ты пойдешь после обеда, а для начала давай позавтракаем.

Старик пришел в себя, лицо его порозовело, и он с оживлением принялся рассказывать внучке о соседях. Жасент внимательно его слушала; ее утешило то, что ему было лучше.

– Франк Дрюжон с супругой Рене обосновались здесь в прошлом году. Франк – бывший военный. Рене – очаровательная женщина, очень скромная. Они французы, но во время войны Франк сдружился на фронте с одним из жителей Квебека. Позже, когда он сделался рантье, он переехал сюда, в Сен-Прим, обосновавшись на берегу озера. Они очень приятные люди. Иногда по вечерам мы все втроем играем в белот[13], а по утрам, когда я приношу им свежие яйца, Франк читает мне газеты. Он покупает Le Colon. Мои глаза уже не те, что раньше, мне следовало бы носить пенсне.

– Очки, дедушка. Это очень хорошо – дожить без них до твоего возраста.

Она усадила старика за кухонный стол, разожгла печь и поставила чайник. Внезапно Жасент вспомнила о сумке, которую бросила на полу в прихожей.

– Я сейчас вернусь.