Скандал у озера - [171]

– Смейся, как же! Я имела глупость назначить Журдену встречу на четыре часа. Я хотела поговорить об этом с родителями, но у меня не было возможности. Если я ничего им не скажу, они станут задаваться вопросами – не в моих привычках гулять по воскресеньям в одиночестве. Я так жалею! Но я обязана пойти, иначе он будет ждать меня напрасно или, чего хуже, придет сюда. Прости, это не дает мне покоя с самого утра.

В порыве смущения Сидони бросилась сестре на шею и в свою очередь заплакала. Смягчившись, Жасент похлопала ее по спине.

– Так чего же ты боишься? Он парень серьезный, как и ты. Он удовольствуется простой болтовней. Вы с ним едва знакомы. Эта встреча ни к чему тебя не обязывает. Ты можешь смело рассказать о ней маме или даже папе. Им не терпится увидеть, как нам с тобой надевают обручальные кольца, спасая тем самым от греха сладострастия.

– Замолчи. Боже мой, замолчи! Я нуждалась в твоих советах, но, одержимая Пьером, ты не обращала на это внимания.

– Что же, теперь нам ничто не мешает. Какие советы ты хочешь от меня услышать?

– Нормально ли это? В пятницу, когда он меня провожал, мы с ним взялись за руки. Я чувствовала себя как-то странно, мне захотелось его поцеловать, прикоснуться к нему.

Жасент тут же отогнала от себя все недавние упреки в адрес сестры: она не учла, что ее чрезмерная раздражительность могла возникнуть у Сидони из-за такой же чрезмерной преданности наставлениям Церкви. Чувственность и желание, не освященные таинством брака, были обречены на осуждение.

– Моя Сидо, нет ничего более природного. Это доказывает, что Журден тебе нравится. Тебе следовало бы радоваться этому. Ты сетовала на свое равнодушие ко всем мужчинам, которые встречались на твоем пути, за исключением Лорика.

Сидони покорно вздохнула. В ее мастерской было довольно высокое зеркало, приделанное к стене, в нем можно было рассмотреть себя с ног до головы. Робко приблизившись к нему, она стала изучать свою внешность.

– Ты очень красива. Ты была бы красивой даже в холщовой сумке с дырами для рукавов, – пошутила Жасент.

– Наряд, который был бы для меня слишком откровенным, – с улыбкой ответила сестра. – Продырявленный мешок! А ноги выставлены на всеобщее обозрение! Какой позор! Мода слишком укорачивает юбки. Если однажды я создам свою одежду, в ней открытыми будут только лодыжки.

Вопреки всем прикладываемым усилиям, Сидони, снедаемая тревогой, заплакала.

«Сможет ли она по-настоящему полюбить и отдаться мужчине? Почему она так не похожа в этом на меня, а еще меньше – на Эмму? – спрашивала себя Жасент. – Если бы я могла, не приводя ее в смущение, рассказать ей о том, насколько приятные, неслыханные, незабываемые ощущения дарит любовь между мужчиной и женщиной! Я получила столько удовольствия с Пьером в нашу первую ночь, а еще больше – в ту ночь у озера. Это не может быть грехом. Господь создал наши тела для этого наслаждения, которое может перенести нас в другое измерение, но для этого мы должны любить другого человека и быть с ним в полном единении».

На нее нахлынули воспоминания: ее нагота, открытая взору любовника, его ласки. Она была рада тому, что в эти последние дни ей удалось устоять перед искушением, хоть она и знала о том, что Пьер находится в сарае. Ее удержала вполне конкретная причина – фаза ее цикла, с высоким риском забеременеть. «Ребенок у нас будет позже, через год после свадьбы. Я хочу немного насладиться Пьером и нашей совместной жизнью», – решительно повторяла она про себя. Пьер все понимал. Он только больше любил ее за это.

– Который час? – прошептала Сидони ей на ухо. – Мои часы остановились – утром я их не завела.

– Идем, посмотрим на ходики в кухне. Заодно сообщишь маме о том, что у тебя встреча.

Жасент решительно, но вместе с тем мягко повела свою сестру за руку. Так она несколько лет назад водила ее в школу к монахиням. Тогда она гордилась своей ролью старшей сестры. Но ее вторая рука была пуста – круглолицей малышки Эммы не было рядом.

Сен-Прим, вокзал, тот же день, шестнадцать тридцать

Сидони приехала на вокзал за полчаса до назначенного времени встречи. Она покинула родительскую ферму с молчаливого благословения Альберты и почти с равнодушным согласием Шамплена – отец был занят починкой какого-то механизма в своей сенокосилке.

По дороге она зашла к своему дедушке. Фердинанд встретил ее с обычной вежливостью, но он оказался не один.

– Я пригласил моих дорогих соседей, мы играем в белот. Рене испекла чудный шоколадный торт. Входи же, поешь с нами. Какая ты хорошенькая!

Сидони поздоровалась с Рене и Франком и вежливо отказалась их беспокоить.

– Я лишь хотела убедиться, что ты хорошо себя чувствуешь, дедушка, – объяснила она, спеша поскорее уйти.

Нескончаемые минуты истекли. Не доходя до здания вокзала с огромными часами, она с нетерпением прислушивалась к малейшему шуму двигателя. За исключением одного такси из Роберваля, ни один автомобиль не нарушил спокойствия этого воскресенья. «Где же он?» – думала она, вышагивая взад-вперед в тени белоствольной березовой рощи.

Она нетерпеливо ждала их встречи, вплоть до физического недомогания. А теперь дрожала от невероятного разочарования. Придумывая ему серьезные оправдания вроде срочного дела по работе или проблемы с немощной матерью, она все же была расстроена.