Скалаки - [50]

На другой день спозаранку, когда Ванек запрягал лошадей, чтобы ехать на барщину, Балтазар сидел у стола, подперев седую голову мозолистой ладонью. Ванек выехал неторопливо и был так печален, что даже кнутом не щелкнул.

Глава третья РЫХТА

В деревне Ртыни неподалеку от церквушки находилась большая крестьянская усадьба, известная в окрестности под названием «рыхта». Это было свободное хозяйство; его владелец не отбывал барщины и пользовался льготами и привилегиями, подтвержденными еще при короле Иржи Подебрадском. Старосты, жившие здесь из рода в род, могли торговать хмельным, имея право три раза в год варить его дома. В день святого Яна и в престольные праздники они могли покупать пиво, где хотели, а во всякое другое время — только в упицкой пивоварне.

В те времена это был большой деревянный дом, обращенный фасадом к дороге, спускавшейся лентой с вершины в деревню. На доме была крутая соломенная крыша с двумя щитами в виде буквы «М», между щипцов для стока воды был проложен желоб. На дощечке, прикрепленной поперек острого угла крыши, большими буквами было написано имя строителя дома, а ниже — стишок религиозного содержания. Вокруг большого двора с хозяйственными постройками шумели раскидистые липы, над ними поднимались крыши старого здания. Напротив, на пригорке, виднелась маленькая церковь, а рядом высилась старая деревянная колокольня на круглом каменном фундаменте.

Рыхта была памятью о прежних вольностях. Здесь с давних времен жили Нывлты — Рыхетские. Теперь здесь хозяйничал Антонин Нывлт, который старался помочь крестьянам в их грозной беде. Сам он не знал нужды и рабства. Притеснения не касались его, и все же он постоянно думал о том, как бы избавить народ от зла.

В воскресенье, в назначенный час, в рыхту сошлись наиболее почтенные крестьяне, приглашенные сюда из ближайших деревень. Возле большой горницы со старинной утварью была маленькая комнатка; здесь и собрались гости, чтобы потолковать. Исхудавшие, морщинистые лица крестьян были мрачны. Около Рыхетского сидел Балтазар Уждян. С ним пришла и Лидушка. Драгуну хотелось хоть немного развлечь грустившую девушку. Еще до того, как началась беседа, он познакомил ее с дочерью Рыхетского, которая была немного моложе Лидушки. Прислуга и девушки пошли в церковь к обедне. Закрыв двери, крестьяне разместились в каморке, а хозяйка присела у окна в большой горнице и, читая молитву, перебирала четки. Был ясный весенний день. Шелестели липы, и порой сюда долетали глухие звуки органа. Из каморки доносились голоса. Сначала говорили Рыхетский и Уждян, затем другие. Беседа стала оживляться.

А в это время в церкви, что на пригорке, Лидушка, преклонив колени, набожно повторяла за священником слова молитвы. Играл орган, звучало пение, а Лидушка продолжала молиться за того, кто когда-то бывал здесь со своим отцом. Служба кончилась, народ стал расходиться. Лидушка все стояла на коленях, пока ее не позвала Барушка Рыхетская. У дверей их задержали, народ столпился вокруг какого-то человека; его, правда, не было видно. Сквозь шум слышался смех и отдельные замечания прихожан. Видимо, здесь происходило что-то необычное. Наконец, девушкам удалось протиснуться вперед, и они увидели человека, который привлек всеобщее внимание. На нем была старая, во многих местах заплатанная одежда, на левом боку висела странного вида сумка. Черные кудри покрывала шапка, увешанная разноцветными лоскутами, ленточками, перьями и всякой мишурой. Услышав голос странного человека, Лидушка задрожала.

— Юродивый! Бедняга! Он не в своем уме! — говорили со всех сторон, но девушка могла разглядеть только спину незнакомца.

— Вы только послушайте, послушайте! — повторяли в толпе. — Какие странные речи!

— Но господа бога дома нет, забыл он вас, ха-ха, забыл, а вы его ищете. Он спрятался в березняке, а вы его все ищете. Подождите, эй ты, молодая! Будет у нас праздник, придет и пан управляющий, а с ним пан писарь. Мы их уважим, поймаем в лесу зайчика, у вас найдется пахта, приходите к нам, у нас всего вдоволь. Я прогоню голод, я живу, как в замке.

Лидушка, трепеща, пробиралась через толпу, стараясь увидеть лицо юродивого.

— Эй, что же вы печалитесь, гей, паны-музыканты, сыграйте нам веселую!

Подскочив к статуе у кладбища, он схватил лежавшие там цимбалы и уселся на ступеньку.

— Иржик! — Лидушка побледнела и, не отрывая глаз, пристально смотрела на несчастного безумца. А Иржик, положив цимбалы на колени, ударил по струнам и запел:

Я надеяться хочу,

Может, что и получу.

— А ну-ка пркинко[2]. Пляши, народ, пляши! — воскликнул Иржик и продолжал свою песню:

В замке кот

Колбаску жрет,

 А мы — ихо-хо-хо!

В толпе кто-то зарыдал и с надрывом выкрикнул:

— Иржик!

Все с удивлением посмотрели на Лидушку. Она похолодела, сердце ее замерло, все ее горе вырвалось в громких рыданиях.

Иржик, вскочив, бросился было вперед, но сразу остановился и в упор посмотрел на девушку. Его исхудавшее лицо мгновенно побледнело. Он оглядел толпу, и всех испугал его неподвижный взгляд. Медленным шагом он приблизился к плачущей девушке и протянул ей руку.

— Утешь тебя господь бог в твоей печали! Голубка, и мне недавно пришлось хоронить. — Он пристально посмотрел на Лидушку, которая не коснулась его протянутой руки.