Скачу за радугой - [2]

— На кой нам эти абажуры?! — наседал Тяпа.

…Незнакомцы были в белых масках, закрывающих все лицо. Их не мог узнать никто. Они видели всех! «Белые мстители» — стояло в записках, которые «семерка» оставляла после набегов на богатые ранчо…

— Это маски, — коротко сказал Генка. — Белые.

Тяпа открыл рот. «Ковбои» одобрительно зашумели. Генка заправил в техасы пеструю рубашку, туго затянул широкий ремень и направился к двери.

— К начальнику? — робко спросил Шурик Озеров.

Генка кивнул и прислонился плечом к дверному косяку.

— Билл, Джек, Мач, в засаду. Остальным быть в лагере. Если вызовут — ничего не видел, ничего не знаю.

— Сейчас в засаду? — замялся Пахомчик.

— Можете пополдничать, — великодушно разрешил Генка.

— А ты?

— Я не буду.

— Пончики сегодня. С повидлом! — заволновался Тяпа. — Может, притащить твою порцию? Срубаешь после отбоя.

— Сам управишься.

— Спасибо! — ответил Тяпа.

— Ешь на здоровье! — кивнул ему Генка и вышел.

* * *

Солнце уже перебралось за реку и висело там над краешком леса, рыжее и веселое. И все вокруг: трава, опавшие сосновые иголки, медная чешуя стволов, разлапистые ветки, оконные стекла, шиферные крыши — все стало вдруг рыжим, красным, оранжевым, как на детском рисунке. У рукомойников шумела и плескалась водой малышня, девчонки постарше стайками прогуливались у столовой, на клубном крыльце мальчишки из юннатского кружка знакомили дворнягу Муху с ежом Пифом. Еж сворачивался клубком и топорщил иглы. Муха обиженно лаяла и крутила хвостом.

Мальчишки хохотали, девчонки шушукались, малыши пищали.

…Он шел плавной походкой, покачивая плечами, свободно неся согнутые в локтях руки. Глаза его были прищурены. На скулах катались желваки. Так идет тигр, готовясь к прыжку. Вокруг хохотали, кричали, пищали, лаяли, но вся эта оглушительная разноголосица, накатываясь на него как прибой, разбивалась о его нежелание слышать. Он шел в стан врага и был готов ко всему…

— Гена!

Оля сидела на стволе старой березы, поваленной в грозу еще прошлым летом. Сучья обрубили и сожгли. Спилили на дрова и верхнюю часть ствола, ту, что потоньше. Но до могучего комля еще не добрались, и он лежал на берегу у тропинки, чернея наплывами и обрастая мхом. Тропинка вела к голубой дачке начальника лагеря, но Генка не сразу сообразил это и спросил:

— Ты чего сюда забралась?

— Так… Тихо тут.

— На полдник опоздаешь.

— Подумаешь!

Генка присел рядом. Здесь было и вправду тихо. Только гудел в высоком клевере шмель да вода плескалась о днище лодки, привязанной к мосткам. Оля сидела, подперев голову худыми руками, легкие волосы спутались от ветра, брови некрасиво сбежались к переносице.

— К начальнику? — спросила она, не оборачиваясь.

— Ага… — выплюнул изжеванную травинку Генка. — Уже доложили?

— Ползикова на весь лагерь звонит!

— Ей-то откуда известно?

— Ей все известно! — недобро протянула Оля. — Что тебе будет, Ген?

— А ничего не будет! — тряхнул головой Генка, — Людмила только… — Он поморщился, как от зубной боли.

— Да уж… — сочувственно вздохнула Оля.

— Кричит… Фразы какие-то из книжек произносит… Несправедливо, главное! — Генка невесело усмехнулся. — А я сказать ничего не могу!

— Почему? — наморщила лоб Оля.

— Да стыдно мне! — почти закричал Генка. — Характер такой дурацкий! За нее стыдно, понимаешь? Стою, как идиотик, губы себе до крови прокусываю, и все слова пропадают.

Генка замолчал и уставился куда-то за реку. Оля смотрела на него, и медленно разглаживалась складка между бровями, глаза стали светлыми и прозрачными.

Генка покосился на нее и в который раз удивился тому, как быстро меняется ее лицо. Оля перехватили его взгляд и отвернулась. Генка увидел, как залились краской ее щека и ухо. Особенно ухо! Генка даже удивился и, опять гадая о причине ее появления здесь, спросил:

— Тоже к начальству потянули?

Оля покачала головой и, не поворачиваясь к Генке, сказала:

— Я сама.

— Сознательность проявляешь? — прищурился Генка.

Теперь ухо и щека у нее стали медленно белеть, брови опять набежали к переносице, лицо сразу стало чужим.

«Как в телевизоре! — подумал Генка. — Щелк, шелк — и другая программа!»

— Не бойся, — тронул он ее за плечо. — Не выдадим!

Оля рывком стряхнула его руку и уткнулась головой в колени.

«Ненормальная какая-то!» — чувствуя за собой неясную вину, мысленно выругал ее Генка и встал.

— Я пошел… — сказал он, потоптавшись за ее спиной.

Оля не шевельнулась. Генка постоял еще немного и, нарочно громко шаркая кедами, пошел по тропинке…

II

— Я тридцать лет работаю по хозяйственной части! Я видел всякую бесхозяйственность! Ну, разбили стекло футболом. Ну, устроили качели из пиломатериалов! Но зачем детям стеклянные абажуры? Зачем, я вас спрашиваю?!

«Во разошелся! Это Аркадий Семенович. Завхоз. Весь из шариков. Голова — шарик. Живот — шарик. И не ходит, а катится на коротких ножках, как на шарикоподшипниках. Какие мы ему дети? Дети — это грудные. Но вообще-то он мужик ничего! Интересно, у него свои дети есть? Хотя он, наверно, уже дедушка. Ему лет сорок, а может, и больше! Никак не определишь, сколько им лет. Людмила, когда молчит, совсем девчонка, а начнет нудить — как старая старуха. Долгожительница! До ста пятидесяти, говорят, доживают. А попугаи четыреста лет живут!..»