Сизигия - [5]

Хотя жалованье ему платит Станция — причем это просто зарплата без комиссионных за выручку, — он все равно отдает все силы процветанию заведения. В результате независимые колонисты Риверсайда признали «Клуб» своим и стали лучше относиться к Опытной Станции. Ну а я, оценив это, никогда не противился частым заявкам Джона на новое оборудование, и теперь всю первоначальную обстановку — больничного вида пластмассовую мебель, поставленную по правительственному заказу, — сменили удобные мягкие изделия производства новой фабрики в Старой Гавани.

Последний штрих, переполошивший местную пуританскую оппозицию, состоял в замене старой вывески, гласившей:

«НАПИТКИ.

Лица, не достигшие четырнадцати лет, не допускаются. Музыка и танцы запрещаются» 

— доской с изображением риверсайдского траулера и текстом:

«Добро пожаловать в Риверсайдский Клуб».

Джон — всеобщий любимец и прекрасно ладит с нашим единственным полицейским, скромным малым Кларком.

Я протиснулся к бару, заказал пиво, сделал большой глоток и облокотился спиной о стойку, осматривая зал. Большинство постоянных посетителей были уже на месте, причем сотрудники Станции самым похвальным образом смешались с независимыми колонистами.

А вот кого я не ожидал здесь увидеть, так это Артура Дженкинса, психиатра, и Дона Маккейба — рыжего человека с необычным акцентом, недавно прибывшего с Земли и, судя по всему, входившего в группу Дженкинса. Эти двое сидели спиной к окну и о чем-то негромко беседовали; в окне за ними круто спускались к реке купола поселка. Начался прилив, и вода поднялась, пожалуй, футов на шестьдесят выше ординара; ближайшая к реке часть поселка уже эвакуировалась. В самом низу над водой выступало несколько куполов, похожих на опрокинутые вверх дном лодки.

Не иначе как Артур и Дон наблюдали за нами, ожидая, что мы впадем в ярость или еще как-нибудь свихнемся. На мой взгляд, они зря теряли время. Я чувствовал легкое похмелье, и у меня просто не хватило бы энергии, чтобы впасть в ярость.

Однако я вскинулся, как злая собака, когда кто-то хлопнул меня по плечу и проревел в ухо приветствие. Это оказался Пол Блейк, двадцати лет, одинокий, самоуверенный и сегодня совершенно непереносимый. Я огрызнулся и отвернулся.

— Неважно себя чувствуете сегодня, профессор Суиндон? — вполголоса спросил Джон Толбот, перегнувшись через стойку.

— Просто паршиво, — подтвердил я.

— Вчера вечером было трудное сражение, но вы в конце концов победили.

Действительно, борьба была нешуточная. Одно дело получить правительственное разрешение на реквизицию траулеров, и совсем другое привести его в исполнение и убедить рыбаков выйти завтра в море. То есть уже сегодня. Я заметил, что кое-кто из них пил не переставая. Сегодняшний поход вниз по реке будет не из легких.

Тут же вовсю хлестал виски фермер Блэкстоун, одна из загадок Риверсайда. Его ферма стоит на самой паршивой земле в округе, и ни для кого не секрет, что ему с его тощими аркоровами не удается выполнить квоту. И все-таки у него всегда водятся наличные. Чем он зарабатывает на жизнь, не знает никто и меньше всех — как я подозреваю — налоговое управление.

— Вы почувствуете себя лучше после пары кружечек, — посоветовал Джон. Нет ничего лучше пива в полдень, чтобы снять похмелье… Одно только плохо, — добавил он с преувеличенной серьезностью. — Есть опасность перебрать.

— Не беспокойся, — заверил я, — сегодня мне нужна ясная голова.

Я взял свою кружку и прошел туда, где Джейн и Алан Фипс болтали с рыбаками. Из политических соображений полезно, чтобы тебя почаще видели болтающим с независимыми колонистами, да и просто хотелось поговорить о чем-нибудь, кроме работы. Наши энергичные молодые ученые со Станции все время говорят о рыбе, думают о рыбе и даже — я видел собственными глазами — эту рыбу едят. Впрочем, есть и исключения: несколько сотрудников сельскохозяйственного отдела, чьи мысли, как спутник, вертятся вокруг аркоровы — аркадийского травоядного. Хотя моя специальность — море, оказалось, что я уже знаю кучу всего и об аркорове.

Джейн бурно приветствовала меня и предложила сесть рядом, но остальные отреагировали вяло. Разговор угас, как догоревшая свечка.

— Мы как раз говорили о нашествии рыбы, — сообщила Джейн бодро.

— Это противоестественно, — проворчал Эрик Фипс, отец Алана.

— А я думал, вам только того и надо, — сказал я.

— Ее слишком много. Будет затоваривание. Да и все равно вы отобрали наши суда. Кроме того, это в основном чернуги.

— Послушайте. — Я был терпелив. — Мне ваши траулеры нужны будут только две-три недели, и вы получите компенсацию за это время. При таком количестве планктона Дельта будет просто кишеть толстиками, когда приливы станут нормальными. А чернуги уйдут. Они редко бывают в этих местах, и непонятно, что они сейчас-то здесь делают.

Эрик Фипс пожевал свою сигарету, намочив и растрепав ее кончик. Мне всегда претит пользоваться с ним одной пепельницей.

— Держу пари, все дело в Опытной Станции… Фипсы рыбачат здесь сотню лет, с тех самых пор, как основали Риверсайд, — проворчал он. — И никогда раньше у нас не забирали суда.

На первый взгляд Фипс кажется жалким — низенький, старенький, с тупой физиономией и дрожащими от пьянства руками. Но я знал, что его безобидная внешность обманчива. Не раз у меня на глазах, если кто-нибудь из моих молодых ученых начинал над ним подтрунивать — Фипс вдруг как опрокинет стол, как вскочит да как заорет! Не старичок, а взбесившийся баран. Да и все вокруг так ощетинятся, что шутнику впору сквозь землю провалиться… Сейчас, впрочем, Фипс просто был не в духе.