Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения - [90]

Я быстро ставлю палатку, приминая прорезиненным днищем высокую мокрую траву. Позади долгий, на весь день, конный переход. Вышли утром с озер Калбакая, приехали к месту ночлега только в сумерках. Позади почти полсотни километров – долгий и быстрый переход. Два перевала выше 2500, пара коротких привалов, полдня под ледяным дождем. Теперь мы хлопочем по хозяйству на небольшой чистой речке Узунтытыгем, левом притоке реки Кокоря. Это в южных отрогах восточной части Курайского хребта, над степью Кокоря, восточной частью огромной Чуйской степи.

Путешествие по Курайскому хребту и верховьям Башкауса

Поляна на этот раз небольшая, круглая, со всех сторон окруженная скалами. Высота почти 2100 м, поэтому холодно. Но зато под защитой скал нет ветра. А главное, здесь есть дрова. На левом берегу Узунтутугема гора круто уходит вверх, вся она покрыта густой лиственничной тайгой. По-алтайски узунтытыгем – длинная лиственница. Деревья и правда высокие.

Посреди нашей поляны лежит покрытый мокрой темной корой огромный ствол давно упавшей лиственницы. Наш проводник из Саратана Цанат принимается отрубать от него щепу для костра. Под мокрой корой древесина лиственницы сухая, звонкая. Щепа легко отделяется от ствола и быстро разгорается жарким огнем. Сооружаем сразу большой костер, обступаем его кругом и сушимся: за день все насквозь промокло – одежда, обувь, вещи. Огонь согревает нас, от вещей идет густой пар, в котелке закипает вода для чая.

Цанат – крепкий среднего роста сорокалетний мужчина из деревни Саратан, расположенной на среднем Башкаусе, в густой тайге. Он неразговорчив и доброжелателен, часто заразительно смеется. На его голове серая городская шляпа, которая делает из него настоящего ковбоя. Шляпа очень идет ему. Внешне он совсем не похож на алтайца, скорее на индейца или тибетца. Цанат любопытен как ребенок, ему все интересно.

– А ты был в Сахаре? – спрашивает он меня.

– Нет, не был, а что? – удивляюсь я вопросу.

– Интересно, как там люди живут. В пустыне-то, без леса!

И я рассказываю, что знаю, про бедуинов и их просторные шатры, про верблюдов и про колодцы посреди пустыни, окруженные финиковыми пальмами.

Цанат из Саратана (фото В. Рыжкова, 2014 г.)

Вдруг у Цаната ломается топорище топора, нашего единственного топора. Он не деревенский, самодельный, а фабричный, покрашенный в красный цвет, топорище у него тонкое и хлипкое. Цанат нисколько не расстраивается и даже не выругивается. Он молча садится у костра, берет нож и начинает ковырять раскрошенную верхушку топорища, застрявшую в дырке топора. Дерево плотно засело в металл, сырое и плотное, оно совсем не поддается Цанатову ножу. Вот Цанат с трудом вытащил железный клин, что вбит в верхушку топорища, он пытается выбить деревяшку из топора камнем и ножом, выбить и сверху, и снизу. Цанат пытается вырезать древесину ножом, отковыривая мокрую белую стружку, но дело идет слишком медленно. Темнота сгущается, становится холоднее.

Тогда Цанат меняет решение и просто бросает топор с застрявшей деревяшкой в самое сердце костра, туда, где пылают жаром оранжевые угли. Скоро топор нагревается докрасна, а деревяшка внутри горит, выдавая в обе стороны железного отверстия столбики золотого пламени.

Цанатов топор в костре (Д. Запылихин, 2016 г.)

Дерево быстро выгорает дотла, и Цанат веткой выкатывает раскаленный металл на мокрую траву, как печеную картофелину. Он тут же гасит жар железа, обтирая топор о траву и мокрые кусты, и садится на бревно строгать ножиком сломанное топорище. Скоро топор вновь насажен на топорище, вбит сверху железный клин, и Цанат опять рубит звонкую красную щепу. Вокруг сгустилась холодная ночь, ярко горит высокий костер, все вещи просушены, все согрелись, все пьют крепкий горячий чай.

Цанат тоже просушился, поел и сидит теперь, неподвижно глядя в костер. В его спокойных темных глазах пляшет огонь.

Утка на озере

За два дня перед длинным переходом на Узунтытыгем мы стояли лагерем на озерах Калбакая. Они лежат в самых верховьях реки Калбакая, левого притока верхнего Башкауса, в широкой просторной долине, окруженной высокими горами. Полная воды долина Калбакая врезается большим клином в обширные владенья Алтайского заповедника. В центре долины длинное узкое озеро, вокруг – еще полтора десятка небольших озер, ручьи, болота.

Здесь еще большая высота, чем на Узунтытыгеме, около 2300 м, и лес остался далеко позади и ниже. Растет лишь низкая, прижатая к земле карликовая береза, но ею не согреешься, костер не разведешь и еду не приготовишь. Мы достаем две компактные газовые плитки, баллоны с газом, которые неделю гремели в наших арчемаках, пугая коней. Днем в долине дует сильный ветер, и мы закрываем слабый огонь горелок резиновым ковриком.

Наш лагерь – в самом начале долины, справа от тропы, на небольшом поднятом над водой травянистом полуострове, с трех сторон окруженным водой, а с четвертой – болотом, по которому мы проехали, утопая почти по брюхо лошадям.

Вид на долину отсюда прекрасен. Она уходит далеко на север, упираясь вдали в большую гору, которая то и дело скрывается за пеленой идущего в глубине долины не то дождя, не то снега. Слева виден большой горный цирк, на дне которого еще несколько озер, лежащих много выше озер долины. Справа еще одна большая гора, за которой большое заболоченное озеро Богояш. За нашей спиной – отвесные скалы с небольшими, почти вертикальными, снежниками. Они отражаются в небольшом озере, окружающем палатки.