Сияющий Алтай. Горы, люди, приключения - [113]

– Это геноцид наших коней! – кричал с трибуны Курултая коммунист Мошкин.

– Это хуже, чем глупость, это предательство! – вторил ему либерал-демократ Чупчигашев, судимый в молодости за мелкую кражу.

Одним словом, юбилей был безнадежно испорчен.

Шум дошел до самой Москвы. Из Кремля позвонил куратор республики:

– Чего у тебя там за мертвый конь, Бортников?

– Да чертов министр перестарался, Сергей Иванович.

– Ну, ты там разберись, закрой тему.

На начальника племзавода и министра Чаптыкова завели уголовное дело. Министра пришлось отправить в отставку, хоть он был земляком генерала и даже его дальним родственником.

Однако проклятый «Гудок» все не унимался. Страницы газеты пестрели фотографиями Батыра вперемешку с портретами самого Бортникова. Батыр на поле, Батыр на скачках, Батыр в окружении косяка влюбленных в производителя кобыл, акт о смерти Батыра, акт об утилизации Батыра на скотомогильнике. Батыр с губернатором, довольно улыбающимся во весь рот. Чертов «Гудок»!

На третий день в дом к губернатору пришли следователи и арестовали Батыра как вещественное доказательство. Снова подогнали КамАЗ и увезли жеребца в детскую спортивную школу в республиканскую столицу. Поместили его туда до решения суда и определения дальнейшей судьбы мертвого коня. Батыр стриг ушами и нервно гарцевал, пока следователи оформляли изъятие ценного вещдока. Были намечены: опознание коня работниками племзавода, вскрытие скотомогильника, генетическая экспертиза кобыл и другие следственные действия. С генерала взяли объяснение о том, что он ничего не знал о том, что конь был изъят с племзавода и к тому же числился официально как мертвый.

Теперь на вещдоке катались местные ребятишки, гордясь, что их конь – такая знаменитость и «губернаторский».

Бортников тяжко вздохнул и повязал трясущимися руками галстук. Посмотрел на себя в зеркало. Его всегда красное лицо было сегодня и вовсе цвета вареной свеклы. Пора было ехать в правительство. Там были намечены юбилейное собрание и праздничный банкет. Чаптыкова решили не звать. Так-то, конечно, молодец Чаптыков, старался. Но ведь не додумал все до конца. Испортил такой юбилей!

Шелковые пути Алтая (Перевал Ойгон, урочище Ело и вид на Белуху с Ело)

– Это наш Великий шелковый путь, – весело говорит наш проводник Николай, егерь Катунского заповедника, житель старинного села Катанда, что в Усть-Коксинском районе Республики Алтай.

– Да уж, это точно! – смеется Сергей, его коллега и сосед. Мы только что перебрели на конях правый приток Катуни ручей Берткем и начали резкий затяжной подъем на перевал Ойгон (2200 м) – первый на нашем долгом пути из Уймонской долины в Чуйскую степь.

Великий Уймоно-Чуйский шелковый путь – единственная дорога, по которой можно попасть из верховьев Катуни в верховья Чуй, в район Кош-Агача. Он представляет собой узкую тропу, уходящую змейкой вверх по крутому склону одного из отрогов Северо-Чуйского хребта и порой теряющуюся в высоких таежных травах – по пояс всаднику верхом.

Тропа это очень древняя и активно используется местными жителями: скотоводами и охотниками. Поздней осенью по ней перегоняют скот на верхние пастбища, где сильные ветра выдувают снежный покров и где растет питательная высокогорная трава, напоминающая растительный покров северной тундры. Летом спускают скот вниз, на сочные пастбища вдоль Катуни и ее притоков. Пару тысяч лет тому назад по этой же тропе

гоняли свои стада скифы и гунны, следы которых (курганы и камни) можно встретить здесь повсюду.

Эта же конная дорога ведет в Монголию и Китай. По ней столетиями шли товары, соединяя земли нынешних России и Казахстана с великими империями Востока. Едва заметная тропа – местное шоссе стратегического значения. За ней тщательно следят: пропиливают упавшие деревья, срезают мешающие ветки. На стволах сделаны острым топором широкие засеки, чтобы не потерять ориентиры в густых лесных зарослях.

Зверь ходит тут же, по этой же тропе. Сергей приметил и показывает нам свежий прикоп слева от тропы у корней лиственницы, из которого торчит окровавленное копыто молодого мараленка.

– Медведь задрал и прикопал, – поясняют нам проводники, с раннего детства опытные следопыты и охотники. – Медведи любят тухлятину. Дождется хозяин, пока мясо стухнет, и придет за ним.

– А где сейчас сам зверюга? – интересуемся мы.

– Да где-то рядом должен быть. Вообще у нас медведи в основном вегетарианцы – им хватает муравьиных яиц, рыбы, кореньев, ягод. Но когда вдруг медведь находит свежую падаль и пробует, тогда пристращается к мясу. Мы зовем таких порченый медведь, – рассказывает Николай.

С перевала Ойгон открывается вид на широко распахнутую заболоченную долину с поэтическим названием Долина семи озер. Вдалеке от нас быстро уходит в лес крупная маралиха. А уже за следующим перевалом нас ждет высокогорный охотничий кордон на реке Ело, где мы встаем на ночевку. Николай и Сергей, вооружившись дорогим биноклем одного из москвичей, высматривают по дальним склонам «теков» (горных козлов – на местном наречии) и маралов.

На рассвете нас будит Николай – идти смотреть на Белуху. На нашем высокогорном плато заморозки: градусов 7-10 ниже нуля (и это в конце июля). Высота стоянки Ело – выше двух километров. На зеленой ткани палаток жемчужинами блестят замерзшие капли, сама ткань глухо гремит жестяным гулом, когда ее трогаешь. В котловине Ело еще нет солнца, но окрестные горы уже светятся розовым. Мы быстро одеваемся потеплее и спешим вверх по склону, обратно ко вчерашнему перевалу. Трава покрыта смесью росы и льда, ковер диких высокогорных цветов, съежившись, ожидает скорых солнечных лучей, чтобы оттаять и раскрыться новому дню.