Сияние «жеможаха» - [37]

До самого лета баба Паня водила деушек на охоту. В июне возобновились поставки продовольствия – на Мшаву пришли обозы с мукой и растительным маслом. Зэчки-ударницы заканчивали строительство новых бараков, занимались прополкой грядок.

Калибанов гулял с Тонечкой по земляничным полянам около свежих могил. Он затаил злобу на Васю, не хотел принимать во внимание, что охранник своим самоуправством спас людей от голода.

«Непроверенный целовек, политицески сомнительный целовек», – шипел Калибанов. Теперь, когда пришли обозы и стало ясно, что начальство ВСРУЛа сменило гнев на милость, ему хотелось бы избавиться от Васи.

Калибанову казалось, что каким-то тайным образом, сама собой, система полковника Смолова и майора Перова потихоньку внедрилась во мшавский распорядок. Теперь всё будет хорошо, уже было хорошо, вон и Фэ перестала сшибать рюхи и бегать на болото, с большим животом, в шубе, сидела на лавочке и грелась на летнем солнце.

Глава третья

Машенька линяла, стала слабой, жалкой, беззащитной. Шкурка сходила клоками, а не чулком. И-Тин сказал, что удава надо выкупать, целый день носил из Невы воду, кипятил её, наполнил ванну. Можно было, конечно, обратиться за помощью к Наримановичу, но маленький шустрый китаец героически таскал вёдра сам.

Нариманович продавал воду: несколько раз в день привозил её с реки в удобных санках. Жильцы нижних этажей за водой не ходили (Вера Сергеевна обзывала их распустившимися недисциплинированными лентяями), они нанимали дворника-водовоза, без особого сожаления расставаясь с нужными вещами и ценными безделушками, которые выбирала по своему вкусу дворничиха Гуля.

Гуля хозяйски расхаживала по загаженным спальням и гостиным, протирала тряпкой и складывала в мешки вазы, часы, подсвечники. В мирное время она мыла полы в этих квартирах, с восхищением разглядывала роскошные детали мещанского быта, все эти статуэтки и расписные чашечки на этажерочках. Теперь «роскошь» была совершенно доступна – люди всё отдавали за кусок еды, за воду, за дрова. На толкучке Гуля меняла роскошь на продукты, кормилась сама, кормила жильцов и своего Наримановича.

Вера Сергеевна обзывала Гулю мародёршей, Гуля на неё не обижалась, всегда с ней здоровалась. Суровая коммунистка колотила ломом по лестничным ступеням и на «здравствуйте» не отвечала. Ей было противно и завидно, ей совершенно нечего было менять.

На толкучку дворничиха тащила всё, кроме часов. Часы она оставляла себе и вскоре дворницкая стала напоминать антикварную лавку – куда ни глянь, везде стояли и висели старинные часы. На стенах качали маятниками и чётко отбивали такт резные Генри Мозеры, им вторили настольные часы с амурами и отдыхающими пасту́шками. Перед сном дворники заводили свои часы специальными ключиками, подтягивали гирьки на цепочках, смотрели, как крутятся таинственные колёсики и бьют молоточки по гонгу и струнам. Плясал огонёк керосинки, по стенам дворницкой двигались странные тени…

Страдалицу Машеньку опустили в воду, она ушла на дно, тихо лежала, старая кожа отстала, упругое тело засветилось, начало переливаться красным, зелёным, жёлтым.

Приближался Новый год. Ходили к дедушке на Смоленское кладбище, наломали еловых веток. Дома Маруся повесила на ветки игрушки – ватных мышек и зайчиков, Машенька пробовала их язычком.

К Марусе пришёл одноклассник Виталик, с ним была его младшая сестра Марта. Их мама болела, неважно себя чувствовала, она разрешила детям встретить Новый год у Цветковых. Анна Гермогеновна посадила гостей к печке, объяснила, как вести себя с Машенькой. Марта старалась держаться от змеи подальше, а Виталик был совершенно зачарован её мощью и красотой.

Инженер Крупов привёз дрова – во двор въехал грузовик, водитель кидал в снег поленья, Нариманович таскал их наверх, сложил целую поленницу, должно было хватить на месяц. Крупову не понравились гости – он хотел встретить Новый год без посторонних, поесть каши с салом, выпить водки, подремать с Машенькой на плече и Марусей под боком, потом пойти к голубям-засранцам и жарко кусать плечи Анны Гермогеновны. Чужие дети его раздражали, хотя ничем не выдавали своего присутствия – поев риса, спали около тёплой печки.

Крупов ушёл к себе на четвёртую линию, на лестнице угостил махоркой Веру Сергеевну, сказал: «С наступающим!» Около полуночи Анна Гермогеновна разбудила детей, вывела их из квартиры и спустила к дворницкой. «Сейчас будет новогоднее чудо! Слушайте!» Дети прислонили головы к двери, от которой пахло едой. Всё было тихо. Вдруг раздалась мелодия – одна, другая, третья. Казалось, будто за дверью растёт музыкальное дерево, его ветки тянутся, переплетаются, звенят. Потом торжественно загремело, забомкало. Настал новый, 1942 год.

Виталик и Марта ждали, когда придёт мама, она обещала забрать их, когда ей станет лучше. Судя по всему, лучше не становилось, дети сидели у Цветковых уже несколько дней. Анне Гермогеновне было жалко скармливать им еду, тратить на них воду. Она повела Виталика и Марту домой, мать спала в кровати вечным сном. В квартире кто-то побывал – шкафы были распахнуты, многие вещи исчезли…