Сияние во тьме - [21]

Онемевшие от ужаса и потрясения свидетели бросились к себе и заперлись, дабы чудо не явилось за ними. Дом замер. Шел дождь и – вместе с ним – ночь.

Во Множестве Покоев Святого Раймонда Краучэндского встречали торжественными речами и хвалой. Его омыли и облачили в одежды столь прекрасные, что он возрыдал, и повлекли к Трону, дабы он поведал о совершенных им благодеяниях. Когда он тихонько заметил, что кичиться делами своими нескромно, ему объяснили: скромность придумал Падший, дабы люди меньше думали о себе и никто не осмелился обличать его похвальбу.

Прошел только час с тех пор, как Раймонд сидел в своей комнатке, сочиняя стих о трагедии плоти, но былое убожество превратилось в меркнущее воспоминание. Если бы его спросили о тварях, с коими он делил жилье, святой, скорее всего, не смог бы назвать их имена, более того, даже не узнал бы прежних знакомцев.

– Только посмотри на меня, – попросил попугай, вглядываясь в крохотное зеркальце, бывшее единственной уступкой святого тщеславию. – Что, черт побери, случилось?

Его перья лежали под насестом яркой кучкой. Открывшаяся кожа натянулась на костях, шелушилась и адски чесалась, но он был не против. У него появились руки и ноги и в тени – под куполом живота – болтался впечатляющий срам. Теперь его глаза смотрели вперед, а с губ (под крючковатым носом) срывалась не заученная чушь, а собственные слова.

– Я человек, – сказал он. – Боже правый, я человек!

Он говорил не с пустой комнатой. В дальнем углу, сперва сбросив панцирь, а потом увеличившись до четырех футов одиннадцати дюймов, сидела Тереза – прежде черепаха, подаренная Раймонду малышкой, которую святой своими нежными перстами избавил от заикания.

– Как это случилось? – хотел знать попугай, которого Раймонд за плохой английский назвал Пиджином[28].

Тереза подняла серую голову. Она была лысой и невероятно уродливой, а ее плоть осталась такой же морщинистой и чешуйчатой, как прежде.

– Его забрал ангел, – ответила она. – И небесное присутствие каким-то образом нас изменило.

Тереза уставилась на свои скрюченные руки:

– Я чувствую себя абсолютно голой, – сказала она.

– Так и есть, – ответил Пиджин. – Ты потеряла панцирь, а я – перья. Но мы столько всего приобрели.

– Я думаю… – сказала Тереза.

– О чем?

– Вдруг мы вообще ничего не получили?

Пиджин подошел к окну и прижал пальцы к холодному стеклу.

– О, там есть на что посмотреть, – прошептал он.

– А отсюда все кажется таким жалким.

– Господь всемогущий…

– Придержи язык, – оборвала его Тереза. – Вдруг кто-нибудь слушает?

– И что?

– Подумай, попугай! Мы так изменились не по воле божьей. Ты согласен?

– Да.

– Помяни небеса, даже ругаясь, и тебя там услышат…

– И снова превратят нас в животных.

– Точно.

– Тогда нужно как можно скорее убираться отсюда. Напялить одежду Святого Раймонда и шагнуть в мир.

Двадцать минут спустя они стояли на улице Крауч-Энда и внимательно читали номер «Ивнинг Стандарт», выуженный из урны. Люди сновали под мелким дождем, ругались, бормотали и толкались.

– Мы им мешаем? – спросила Тереза. – В этом все дело?

– Они просто не замечают нас. Если бы я стоял здесь в своих перьях…

– Тебя бы задержали, как фрика, – ответила она и вернулась к чтению.

– Ужасы, – вздохнула Тереза. – Повсюду творятся такие ужасы.

Она отдала газету Пиджину.

– Убитые дети. Пожары в отелях. Бомбы в писсуарах. Один кошмар за другим. Думаю, нам надо отыскать островок, где нас не найдут ни люди, ни ангелы.

– И забыть об этом? – спросил Пиджин, протянув руку и ущипнув некую молодую даму.

– Убери свои грязные лапы, – рявкнула она и поспешила дальше.

– Не замечают, говоришь? – сказала Тереза. – Думаю, они прекрасно нас видят.

– От дождя у них пасмурно на душе, – ответил Пиджин. – Когда небо прояснится, им полегчает.

– Ты оптимист, попугай, – раздраженно пробормотала Тереза. – Это тебя погубит.

– Почему бы нам не перекусить? – предложил Пиджин, беря ее под руку. В сотне ярдов от них был супермаркет – огни витрин отражались в лужах на асфальте.

– Мы выглядим гротескно, – возразила Тереза. – Они линчуют нас, если рассмотрят как следует.

– Ты действительно неважно одета, – ответил Пиджин. – С другой стороны, я постарался добавить в свой наряд нотку гламура.

Из гардероба Раймонда он выбрал одежду, как можно больше напоминавшую его оперенье, но то, что прежде казалось блестящим проявлением естественной красоты, теперь выглядело шутовским костюмом: мишурой на жировых складках. Что до Терезы, она тоже постаралась, по мере возможности, вернуться к былому облику, накинув на плечи несколько джемперов и пальто (серых и зеленых), и теперь сгибалась под их тяжестью почти вдвое.

– Думаю, если мы не будем привлекать внимания, то уцелеем, – сказала она.

– Ты хочешь зайти или нет?

Тереза пожала плечами.

– Я есть хочу, – прошептала она.

Крадучись, они проскользнули внутрь и блуждали меж стеллажей, то наклоняясь, то поднимаясь на цыпочки, выбирая лакомства: печенье, конфеты, орешки, морковки и большую бутылку вишневого бренди, к которому Раймонд – втайне ото всех – пристрастился с прошлого сентября. Затем они поднялись на холм и оказались на скамейке у Крайстчерч на вершине Крауч-Энд-Хилл. Хотя деревья у церкви стояли голые, сетка ветвей немного защищала скитальцев от дождя, и они присели, чтобы перекусить, выпить и обсудить обретенную свободу.