Сияние - [51]
Но все то время, пока я владел ею, в хрустальной чаше царило непостижимое безвременье: стоило мне подняться из-за стола, и она непрестанно вперяла в меня свое большое око, и я лелеял надежду, что это состояние продлится, хотя бы покуда я жив, да, наверно, я воображал, что они нераздельны, ее жизнь и моя, сопряжены друг с другом, обеспечивая мне остроту восприятия. Увы, все было не так.
Началось с того, что ее нутро, тычинки желтого ока, стало темнеть и вянуть. Сперва почти неприметно увяданье перекинулось на венчик, сияющая алебастровая белизна лепестков покрылась темными изломами, вода пожелтела. Под конец кувшинка упала на бок, зачерпнула воды. А дальше все произошло очень быстро: она опустилась на дно, лежит, прижавшись к стенке чаши, скользкий буроватый ком, который я скоро возьму и выброшу.
VII
Так бывает в обувных магазинах: меряешь, меряешь, и вдруг одна пара оказывается точно по ноге. Вот и здесь — несколько страниц о пробуждении любви, которая поразила меня раз и навсегда. Девяносто шестой автобус, я ехал домой. Цепляясь за ременную петлю, читал заголовки в «Моргюнбладид». Вина. Дождь и вина. Запах сырой шерсти. Голос над ухом:
— Er tu islenskur? Ты исландец?
Можно сказать: Are you English? Etes-vous Français?[78] И в ответ достаточно лишь кивнуть или отрицательно помотать головой. Но когда вопрос задан на моем родном, мало кому известном языке, ни кивнуть, ни помотать головой нельзя. Слова прозвучали так странно, будто из грезы. Они словно держались на невесомой петельке интонации. Тончайшие модуляции по высоте между «u» в «tu» и «i» в «islenskur» — и легкий выдох на последнем «u», губы округлены, будто дуешь на одуванчик. Er tu islenskur?
А ты обладаешь привилегией ответить: «Да, я исландец».
Потом оглядываешься.
И не веришь своим глазам, хотя ухо уже все знает.
Пусть даже я был готов к встрече. Дверцы моих глаз, языка, уха — на них нет замков. Мои руки, мои объятия — всегда открыты.
Короткая встреча. Встреча раз и навсегда. Хотя уже у Сен-Поля она обернулась к выходу:
— Что ж, мне пора.
Париж свернулся клубком вокруг ее исчезновения.
Каштаны, кафе, уличные перекрестки — во всем было ее исчезновение. Почему я не удержал ее, ведь я уже достиг в моей зрелости той фазы, когда соки начинают пробиваться из-под оболочки «я», и на протяжении многих дней и ночей я недоумевал, как же она умудряется не почуять мои «феромоны» на каждом уличном углу. В тщетной погоне за нею я оставил свои «метки» по всему кварталу Марэ, меня и мой принюхивающийся нос можно было видеть повсюду — от улицы Шарло до улицы Сент-Антуан, от улицы Вьей-дю-Тампль до улицы Тюренн. И даже слышать мои завывания.
Кто она? Женщина из лунного молока? Конгломерат заветных мечтаний литературных школ, собранных в Париже? Чистейшая суть женщины, когда все наносное смыто, все ненужные обрывки мыслей стерты? Вот — Она. Гостья. Пришелица из иных времен? Бретонова Надя?[79] Возлюбленная Рене Шара[80], будто закутанная в синие меха?
Хотя моя способность материализовывать женщин прямо из воздуха ничуть не уступала отцовской, ничего не помогало. Однако Париж изменился. Там, где еще недавно не было ничего, — теперь было всё: индийские ткани из Раджастхана, изразцовые фризы и кальвадос, свежепокрашенные старинные шкафы и перченые венгерские колбасы, конголезские узоры в духе Клее, шоколадные яйца и костюмы от Кензо, румынские блузки и сирийские скульптуры, собачье дерьмо и почтовые конторы, молдаванки-нищенки и мелкий бюрократический дождик, стучащий по крышам, пепельницы и пенсионеры-машинисты; мир переполнен всем, кроме одного, я заглядываю в цветочные магазины, в кафе, листаю у Одиль все книги подряд, философию, богословие — вдруг ты здесь? В эльзасских эссе, в португальских поэмах, в сангвинических песнях, в какой-нибудь рифме Рембо? Мои глаза, уши, язык не дают мне покоя; кусочек tarte de rhubarbe, овернский сыр — весь мир в заговоре с нею, все идет от нее, а может быть, она — заложница мира, посланная за тем, чтобы я узнал его глубину, высоту и ширину? Боль, которую мне тоже необходимо узнать? Речь, которую необходимо создать? Чувства, чтобы очиститься в их круженье?
Я знал, что она создана для меня, что я видел ее прежде, видел если не ее саму, то ее набросок, посланный для пробы и теперь дерзким гостем мелькающий в глазах у прохожей, на секунду, в метро, в ресторанах, да, я видел ее ноги в ногах других женщин, перебегавших через площадь Вогез, мир тестировал ее, позволял ей — на мгновение — выглянуть из других женских глаз… Я видел ее в движении женской руки в магазинчике Феликса Потена, в бедре женщины, что любовалась матиссовской «Роскошью, покоем и наслаждением». В «Ла палетт» на улице Сены она вдруг явилась в чьих-то губах, мир был невыносим.
И я, не в силах усидеть на месте и быть один, провел дождливый вечер, шагая по пятам то за одним человеком, то за другим. Так я в конце концов очутился в соборе Нотр-Дам, потому что туда как магнитом тянуло многих людей, собор был битком набит народом, только что началась служба. Я нашел себе местечко поблизости от алтаря и едва успел сесть, как появилась процессия священнослужителей: молодые женщины-певчие, новоиспеченные богословы со свечами и грузные престарелые патеры. Затем настоятель вышел вперед и провозгласил:
Один из самых известных шведских писателей XX века Ёран Тунстрём написал свою историю об Иисусе Христе. Рассказ ведется от лица главного героя, отрока из Назарета. Его глазами читатель видит красоту и мучительность мира, в котором две тысячи лет назад жили иудеи, изнемогая под бременем римского владычества. Это роман о детстве и молодости Иисуса Христа — том периоде его жизни, который в Евангелии окутан покровом тайны.
Впервые в России издается получивший всемирное признание роман Ёрана Тунстрёма — самого яркого писателя Швеции последних десятилетий. В книге рассказывается о судьбе нескольких поколений шведской семьи. Лейтмотивом романа служит мечта героини — исполнить Рождественскую ораторию Баха.
Михаил Ганичев — имя новое в нашей литературе. Его судьба, отразившаяся в повести «Пробуждение», тесно связана с Череповецким металлургическим комбинатом, где он до сих пор работает начальником цеха. Боль за родную русскую землю, за нелегкую жизнь земляков — таков главный лейтмотив произведений писателя с Вологодчины.
Одна из лучших книг года по версии Time и The Washington Post.От автора международного бестселлера «Жена тигра».Пронзительный роман о Диком Западе конца XIX-го века и его призраках.В диких, засушливых землях Аризоны на пороге ХХ века сплетаются две необычных судьбы. Нора уже давно живет в пустыне с мужем и сыновьями и знает об этом суровом крае практически все. Она обладает недюжинной волей и энергией и испугать ее непросто. Однако по стечению обстоятельств она осталась в доме почти без воды с Тоби, ее младшим ребенком.
В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.
Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Неизвестный в России роман Герберта Уэллса — картина уходящей викторианской Англии, полная гротеска. лиризма и невероятной фантазии. Русалка поселяется среди людей, и в нее влюбляется многообещающий молодой политик…
Торгни Линдгрен (р. 1938) — один из самых популярных писателей Швеции, произведения которого переведены на многие языки мира. Его роман «Вирсавия» написан по мотивам известного библейского сюжета. Это история Давида и Вирсавии, полная страсти, коварства, властолюбия, но прежде всего — подлинной, все искупающей любви.В Швеции роман был удостоен премии «Эссельте», во Франции — премии «Фемина» за лучший зарубежный роман. На русском языке издается впервые.
Эти рассказы лауреата Нобелевской премии Исаака Башевиса Зингера уже дважды выходили в издательстве «Текст» и тут же исчезали с полок книжных магазинов. Герои Зингера — обычные люди, они страдают и молятся Богу, изучают Талмуд и занимаются любовью, грешат и ждут прихода Мессии.Когда я был мальчиком и рассказывал разные истории, меня называли лгуном. Теперь же меня зовут писателем. Шаг вперед, конечно, большой, но ведь это одно и то же.Исаак Башевис ЗингерЗингер поднимает свою нацию до символа и в результате пишет не о евреях, а о человеке во взаимосвязи с Богом.«Вашингтон пост»Исаак Башевис Зингер (1904–1991), лауреат Нобелевской премии по литературе, родился в польском местечке, писал на идише и стал гордостью американской литературы XX века.В оформлении использован фрагмент картины М.
В знаменитом романе известного американского писателя Леона Юриса рассказывается о возвращении на историческую родину евреев из разных стран, о создании государства Израиль. В центре повествования — история любви американской медсестры и борца за свободу Израиля, волею судеб оказавшихся в центре самых трагических событий XX века.