Сияние славы самурайского сословия - [19]

Мятеж Масакадо Тайры служил наглядным свидетельством уже достаточно далеко зашедшего процесса развития провинциальной военной элиты, способной организоваться под руководством влиятельного местного самурайского предводителя. В созданных как Масакадо, так и его противниками альянсах, достаточно широких по своему охвату и численности участников, можно усмотреть типичный пример «воинского союза» – «бусидана». Эти группы «буси», составлявшие на полях сражений самурайские армии, оказывали решающее влияние на государственные структуры при Императорском дворе в Киото (Хэйан). Соответственно, устанавливавшиеся между этими структурами и предводителями самурайских «бусиданов» связи, имевшие как военный, так и общественный, или социальный, характер, стимулировались и расширением роли провинциальной воинской аристократии, которой пребывавшие в далекой столице Имперские регенты из клана Фудзивара делегировали свои полицейские и военные полномочия.

Судя по всему, этот процесс передачи полномочий «из центра на места» начался еще в IX веке п. Р.Х., когда Императорские комиссии, учрежденные и предназначенные изначально для набора стражников в охрану Императорского дворца, потребовали, чтобы физически сильные землевладельцы становились «служащими» – а это слово является почти буквальным переводом слова «самурай».

Мятеж Масакадо Тайры можно рассматривать в качестве одного из наиболее ранних примеров и образцов военного искусства самураев в эпоху, когда многие из ассоциируемых впоследствии с самураями традиций находились еще только в стадии формирования.

Важнейшей из этих традиций, и, соответственно, самой важной в плане военного руководства «боевыми холопами» Страны Восходящего Солнца, была традиция самурая как конного лучника. Идея «пути воина», сформулированная, по прошествии нескольких столетий, и известная нам под названием идеи «бусидо», изначально формулировалась иначе, как «кюба-но мити» («путь лука и коня») или как «кюсэн-но мити» («путь стрелы и коня»). Позднейшая литература, технические и технологические достижения свидетельствуют об идее «меча как души самурая», однако в Х столетии именно лук, а не меч, был главным самурайским оружием, именно искусное владение луком, а не мечом, делало из ратоборца самурая. Не случайно сочетание иероглифов, означающее в японском языке понятие «война», означает одновременно «лук и стрелы». Одна из других военных повестей, содержащихся в сборнике «Кондзяку моногатори», подтверждает необычное для нас, привыкших ассоциировать самурая прежде всего с мечом, отношение самих тогдашних «буси» к мечу, по сравнению с луком. Как-то ночью «боевой холоп» Намицу Тасибана, вооруженный лишь мечом, подвергся нападению разбойников. Он принял боевую стойку, огляделся по сторонам и, не увидев нигде и следа лука, облегченно подумал: «Ну, по крайней мере, это не лук»…

Превосходство конного лучника над бойцом, вооруженным мечом, находило свое четкое и ясное выражение в доспехах и вооружении «боевых холопов» времен Масакады. Доспехи-«ёрои» (о которых у нас еще пойдет подробнее речь на дальнейших страницах нашего повествования), хотя и были несколько громоздкими для пешего боя, превращали конного лучника в защищенную надежной и прочной броней, пусть и не слишком подвижную, «боевую машину».

Вот как, например, описывается в «Хайкэ моногатори» вооружение знатного самурая Мататаро Асикаги, возглавившего войско Томомори Тайры в битве при Удзи с войсками сторонников враждебного клана Минамото (1180):

Мататаро выехал на бой, облаченный в броню из красной кожи поверх «хитатарэ» («хитатарэ» – военный халат, или боевое кимоно – В.А.) из красно-желтой, расшитой золотом парчи, шлем, украшенный огромными рогами, с инкрустированным золотом тати (мечом – В.А.) на бедре, двадцатью четырьмя стрелами с черно-белым пятнистым оперением на спине и луком, покрытым черным лаком и украшенным красными лентами, за спиной.

Вооруженное выступление Масакадо Тайры против Центрального Императорского правительства было лишь началом длинной череды военных мятежей «боевых холопов». И всякий раз Центральное правительство действовало по одной и той же накатанной схеме: чтобы подавить мятеж очередного «воинского дома», оно обращалось за поддержкой к другим самурайским «воинским домам». Но за оказанную помощь приходилось расплачиваться, идя на всевозможные уступки. Таким образом, японский Императорский двор постепенно утрачивал реальный контроль над страной, тогда как набиравшее силу самурайское сословие от десятилетия к десятилетию становилось все могущественнее и надменнее. Конечно, самураи в описываемое время еще не оформились в тесно сплоченную социальную прослойку, преследующую общие цели. Наоборот, соперничество и кровавые распри между отдельными «воинскими домами» не прекращались ни на миг. Императорское правительство искусно играло на этой взаимной вражде, уходящей своими корнями в седую древность. Стоило только какому-либо из самурайских кланов взбунтоваться, как Центральное Императорское правительство тут же нанимало для подавления мятежа взбунтовавшегося рода «боевых холопов» другие кланы самураев, чтобы смирить бунтовщиков стрелами, копьями, мечами и глефами-«нагинатами».