Сияние - [2]

А водопад все приближался... Заканчивалась практика, и я гнал от себя мысли об этом - хотелось, чтобы этот сон, это опьянение длилось вечно и вознаградило меня за все, что было прежде дурного в моей жизни, вернее за то, чего в ней не было.

Дома я какое-то время был опустошенным. Ничего не хотелось, мысли текли вяло и безразлично. Я целыми днями лежал на своей рыжей тахте и смотрел через окно в небо. Что ни говори теперь, вижу - в нашем возрасте такое напряжение духа не проходит бесследно. Так продолжалось недели две или три, а потом я написал Ей. И началось, началось все снова - Она мне {отвeтила}. Началась переписка. Она была неосторожна, или Ей было в диковинку такое - вдруг взять и ответить незнакомому, в сущности, человеку. Но в письмах Ее мне начало чудиться движение навстречу, - слабое, еле слышное и еле зримое, но навстречу... И я погиб вторично и теперь уже окончательно - написал и послал Eй стихи, где каждое слово дышало Ею, молило о любви... Так прошел целый год в переписке. Было все: и краткие размолвки, и примирения, но все это приглушенно все-таки и сдержанно. Но свет от Нее шел иногда со вспышками, как слово "дорогой", обращенное ко мне в одной поздравительной открытке. То был взрыв, разбросавший по сторонам мнительность, сомнения, неверие. И я стал ждать, ждать Ее приезда - хотел теперь большего видеть Ее, говорить с Ней наедине, чтобы Она все сказала мне и о себе, и обо мне... Ты - я уже чувствую - усмехаешься: знаем мы эти разговоры по душам, когда за ним стоит одно-единственное желание - затащить предмет, излучающий сияние, в постель... Поверь мне, это гораздо сложнее, не так примитивно, а совсем по-иному. Разве страсть к любимой не затрагивает лучших струн души нашей, не преображает нас?

Я не буду тебе подробно говорить, как я сумел в казенном доме, находясь все время на виду, пригласить Ее к себе, как я осмелился это сделать. Скажу только, что это было мучительно. Но еще мучительнее было потом ожидать Ее. Я назначил Ей двa срока вечером и утром. Сразу после приглашения поехал домой и стал Ее ждать. Вначале меня охватил страх за содеянное. Я сам себе казался чудовищем, не подумавшим о Ней, о том, каково Ей принимать или не принимать это приглашение. Ведь сейчас, увы, почти всегда такое приглашение означает лишь одно, и Она могла оскорбиться. Так прождал я до глубокой ночи. Вечером Она не пришла. Оставалась теперь надежда на утро. Встал я рано, выпил кофе и стал опять ждать. Прошло уже много времени - часа два как Она могла приехать, и мне стало вдруг страшно, что Она не приедет. Душа опустела, стало тихо, пасмурно, безнадежно... Я даже подумал - а может быть, все и к лучшему, но тут раздался звонок. Он был нервным, чувствовалось, что звонит человек, сдерживающий свое волнение. Впрочем, согласитесь, в любом кругу это выглядит предосудительно - женщина идет на уединенное свидание к пожилому женатому мужчине в его пустую квартиру, да еще к своему преподавателю...

Все еще не веря, что это Она, я открыл дверь, впустил Ее в прихожую и тут же запер дверь. Голос мой, вероятно, был ужасен от волнения, руки дрожали. Я повел Ее в свою комнату и тут же, не опасаясь показаться хамом, вышел на кухню покурить. Успокоился, пришел к Ней, и мы сели друг против друга, и я смотрел на Нее и долго не мог вымолвить ни слова... От Нее шло сияние, мягкое {женское} сияние, и мне казалось, что меня обволакивает оно, как облако, и уходит куда-то вся моя нескладная жизнь, моя, ставшая постылой, работа, мои мучения и болезни и остается одна Она, - сидящая передо мной спокойно женщина, способная меня окрылить и утешить одним своим присутствием без слов. И не желание обладать Ею, а благодарность вспыхнула во мне, и я, что-то промямлив, стал читать Ей все, написанное для Нее, о Ней. И Она мне сказала, только не словами, а светом своим, что любит меня. А потом мы целовались нежно и страстно, ничего не видя и не слыша вокруг. Время остановилось...

Погоди иронизировать. Мы не стали близкими в том простом смысле, как это понимают все. Нас удерживало опасение покалечить друг другу жизнь, обречь на вечную тоску по этому слиянию, этим объятьям, которым не суждено быть вечными... Tак повторялось много раз. Мы говорили, глядели друг на друга, опять целовались, чувствуя, что мы теряем голову, и было в этих поцелуях что-то прощальное, горькое... Она порывалась уйти, но оставалась, поддаваясь моим нежным уговорам, но потом все-таки ушла. У порога я попросил Ее поцеловать меня в последний раз. Она сказала: "Я не умею" и прижалась ко мне. К своему {единственному}, за которым можно в огонь и в воду, ради которого не страшно умереть. И ушла {навсегда}. Теперь уже ясно, что {навсегда}.

Зачем я тебе, своему другу, все это написал? Слушай еще внимательнее - ничего этого не было, Я все от начала до конца выдумал. Я одинок. Семья моя тяготится мною, жена скорее всего изменяет и ждет, когда я подохну от болезней или повешусь с тоски. Но я еще жив, я хочу счастья, я хочу, чтобы у меня была такая жена, какую я только что выдумал! Я вижу Ee! От Нее исходит сияние, которого мне теперь хватит на всю жизнь...