Сияние Каракума - [26]

— Вызвать «скорую»?

— Кто это — «скорая»?

— Врачи. Они скоро оказывают помощь.

— Не нужно. Давай зайдём вон в тот садик.

Под деревьями было прохладно, воздух чище, и Юсуп-ага почувствовал себя лучше. Сели на скамейку, опоясавшую толстенный карагач. Средь листвы его весело чирикали воробьи (совсем как на старой шелковице Центрального пункта), женщина катила мимо них коляску с ребёнком.

Сидели примерно полчаса. Дженнет, неотступно наблюдавшая за дедом, сказала:

— Ты перестал потеть. Значит, и голова твоя перестала кружиться. Теперь ты не будешь спотыкаться. Пошли?

— Давай ещё немножко посидим, дитя моё. Шум машин и людской говор даже сюда доносятся, а там…

Дженнет прислушалась.

— В самом деле. А почему тебе не нравится городской шум? Мне нравится. Грохот заводов, рёв МАЗов — знаешь, что это такое?

— Что?

— Это мощь родины!

— А блеяние овец разве не мощь родины?

— Конечно, нет.

— Почему же?

— Овцы блеют, когда хотят есть или пить. Если их оставить без воды и без корма, они будут худеть, болеть и приплода не дадут.

— Откуда ты знаешь об этом, дитя моё?

— Прочла в книжке.

— В каком классе ты учишься?

— В четвёртом… Дедушка, посиди один, я мигом!

И умчалась. Юсуп-ага даже не успел спросить — куда.

Вернулась скоро. Принесла бутылку лимонада и пакет с чем-то.

— Попей и поешь, — сказала она деду. — Сразу сил прибавится. А то, если не прибавится, мы с тобой не сможем обойти весь зоопарк.

В пакетике был солёный горох, который обычно продают возле пивных баров. Дженнет как-то попробовала и нашла его превосходным. Сейчас она хотела угостить деда тем, что нравилось ей самой. Юсуп-ага от лимонада отказался, а гороху поел, и они отправились наконец в зоопарк.

Зоопарк произвёл на старого чабана сильное и противоречивое впечатление. С одной стороны, он рад был встретить старых знакомцев, известных ему животных и птиц. С другой стороны — вид пленённых, лишённых волн живых существ подействовал на него удручающе. Он долго стоял у клетки льва.

— Бедный, бедный царь зверей… Лежишь за решёткой, как преступник… — прошептал себе в бороду Юсуп-ага.

— Что ты сказал, дедушка?

— Я говорю, что лев — царь зверей.

— Ты и раньше видел льва?

— Нет, только сказки про них слышал.

— А почему лев — царь?

— Он самый могучий из хищников. Посмотри, голова — как котёл.

— Котёл не такой, дедушка.

— Ты не видела котла, о котором я говорю, дитя моё. Он огромный, из чугуна. Его устанавливают на очаг, вырытый в земле, и готовят шурпу для больших тоев.

— А-а…

— Но этот бедняга мало похож на царя. Голова-то, как котёл, но грива такого же цвета, как верблюжья шерсть. И смирный, как верблюд. Лежит покорно, слёзы льёт, просит пощады. Хочет, чтобы его отпустили назад в те джунгли, в которых поймали. Поохотиться хочет, побегать на воле, в реке искупаться, полежать в тени деревьев. А его заперли в клетку.

— Ошибаешься, дедушка. Ни в каких джунглях льва не ловили. Он родился тут, в зоопарке. Его мать звали Гунной, а его зовут Ширджик. И ничего он, кроме зоопарка, не видел.

— Всё равно он знает про джунгли и просторы, дитя моё. Я сейчас расскажу тебе один случай, а ты сама решишь, прав я или нет.

Дженнет приготовилась слушать.

— Однажды наш ветеринар дал мне три маленьких яичка стрепетиных и попросил положить под клушку. Курица вывела цыплят, из трёх маленьких яичек тоже вылупились птенчики. Они всюду бегали за клушкой и вели себя точно так же, как остальные цыплята. Мы радовались: разведём домашних стрепетов, будут наши дети есть стрепетиные яйца. Но ветеринар говорил, что ручные стрепеты улетят вместе с дикими, когда придёт гремя. И впрямь. Настала осень, цыплята-стрепеты стали взрослыми птицами и всё чаще поглядывали на небо и прислушивались к чему-то. Наконец, в одну из лунных ночей они поднялись и улетели. Ветеринар сказал — зимовать в Африку. Он предвидел это и на ножку каждого из трёх стрепетов своевременно надел железное колечко.

Пришла весна. Травы было много, овцы мои быстро наедались и часто ложились отдыхать. И вот однажды в низинке, неподалёку от отары, увидел я стайку стрепетов. Птицы тоже заметили меня и упорхнули. А три остались на месте. Я пригляделся и увидел на ножке каждой железное колечко. Это были наши стрепеты, которых высидела курица. Я протянул руку ладонью кверху и стал звать: «Тюй-тюй-тюй». Как ты думаешь, подошли они ко мне?

— Подошли, да?

— Даже садилась мне на ладонь. Раньше я их часто кормил с руки, и они этого не забыли. Всю весну жили возле меня, вели себя, как ручные, а потом снова улетели с дикими птицами. Вот теперь скажи: кто научил стрепетов, выведенных вместе с домашними курами, глядеть в небо и улетать летом к нам, а осенью — в жаркие страны? Если хочешь знать, дитя моё, каждое живое существо, и зверь и птица, видят в своём воображении те места, где появились на свет их предки, даже если сами они там никогда не бывали. Знают все дороги и тропиночки, ручейки и реки, джунгли и степи. Как им удаётся, не могу тебе объяснить, но это именно так.

Обдумав рассказанное дедом, Дженнет согласилась, что лев Ширджик сейчас наверное грезит о джунглях, в которых родилась его мать Гунна.