Сиверсия - [84]

– У меня на людей с автоматами аллергия.

– Делай анестезию, Олег. Немного потерпите, Мариночка. Больно не будет.

– Сань, может Лавриков? – Скворцов в дрожащей руке держал подготовленный шприц. – Женька по части уколов просто виртуоз.

Хабаров кивнул, сменил перчатки на стерильные.

Лавриков ловко и аккуратно ввел обезболивающее, обколов рану по периферии.

– Голова не кружится?

– Немного. Это от страха.

– Все будет хорошо.

Она вымученно улыбнулась.

– Женя, фонарем не дрожи!

Хабаров удалил рваную по краям кожу, тщательно повторно обработал рану.

– Вы-то как здесь оказались, Мариночка? – спросил он, стараясь придать голосу спокойствие и доброжелательность.

– Я же дежурный лаборант-технолог. Лаборатория в глубине производственных помещений. Чтобы в нее попасть, надо два цеха пройти. Двери все были закрыты: и в цех, и в помещение лаборатории, и в лаборантскую, где я была. Когда я запах дыма почувствовала, бежать было некуда. А окна с решетками…

Аккуратными выверенными движениями, ловко управляясь с пинцетом и иглодержателем, Хабаров ушивал рану. Лавриков не без интереса наблюдал за ним.

– Сань, – не выдержал он, – нас же этому не учили.

– Вас не учили. Как там у Маяковского? «Мы диалектику учили не по Гегелю, Бряцанием боев она врывалась в стих…» Все девять лет врывалась… Фонарем не дрожи!

Лязг запоров. Тоненький, противный металлический скрип. Не в меру яркое электрическое освещение.

– Ты! – охранник ткнул автоматом в сторону Хабарова. – Выходи!

– Рану ушью и пойдем. Два стежка. Полминуты.

Ни одно его движение не выдало волнения, только взгляд стал более сосредоточенным и в уголках рта залегли, став вдруг заметными, две глубокие морщинки.

– Я тебе повторять должен? На выход!

Дальше мат и лязг затвора.

Хабаров резко обернулся. Их глаза встретились. Так, наверное, волки смотрят друг на друга, когда голоден год, а добыча скудна и случайна и может насытить лишь одного.

– Даже на зоне «больничку» не трогают, – с укором сказал Хабаров и отвернулся к Марине.

Еще стежок, и работа была окончена.

– Женя, наложи стерильную повязку. Останешься старшим! Я надеюсь, Сева Гордеев уже наверху и рассказал, что здесь происходит.

Лавриков встал в дверях.

– Саня, ты об Алине подумал? Я пойду вместо тебя.

– Куда ты лезешь, щенок? – по тону было ясно, что Хабаров устал быть сдержанным и дипломатичным. – Хочешь мне всю жизнь виной за твою смерть испоганить?! – он отстранился, пристально посмотрел в глаза Лаврикову. – Благородство, достойное палача…

Никита Осадчий сидел за столом в массивном кожаном кресле.

– Присаживайся!

Хабаров не двинулся с места.

Осадчий бросил на стол перед Хабаровым его бумажник. Хабаров взял его, открыл. Деньги и документы были на месте.

– В этом районе есть неэксплуатируемая станция метро «Дмитрогорская». Диггеры ее называют «станция-призрак». Знаешь?

– Знаю.

– По подземельям раньше ходил?

– Ходил.

– Отсюда до нее подземельями провести сможешь?

– Это невозможно. Нет карты.

– Есть карта! Будешь проводником. Ты нас выводишь, я оставляю жизнь твоим ребятам и рабочим и тебе, естественно.

– Я похож на идиота?

Осадчий усмехнулся, потер затылок.

– Времени мало. Давай быстро выясним, на кого ты похож.

В дверях появился автоматчик.

– Веди бабу сюда!

Сколько прошло времени? Минута? Три? Пять? Или все десять? Они молча смотрели друг на друга. Хабаров с удивлением спрашивал себя, почему у него нет ни страха, ни ненависти к сидевшему напротив бандиту. Спрашивал и не находил ответа. Что-то было не так. Их энергетика сошлась, точно пазлы в детской мозаике-головоломке.

«Видимо, те девять лет для меня не прошли даром…» – почти с сожалением подумал Хабаров.

Охранник втолкнул в кабинет Марину и взял под прицел Хабарова. Девушка упала на ковер, где еще не успела высохнуть кровь Брюса Вонга. Увидев кровь, она издала судорожный крик, вскочила и так застыла, не зная, что делать дальше.

Осадчий, между тем, подошел к Марине, схватил ее за волосы и приставил пистолет к виску.

– Так похож ты на идиота, спасатель?

Осадчий смотрел ему прямо в глаза.

В этом взгляде, как ни странно, не было ни превосходства, ни угрозы. Это был взгляд уставшего человека, взгляд безысходности и сожаления.

Теряя сознание, Марина стала медленно оседать.

– С кого-то надо начинать. Почему не с нее? После нее приведут другого, – бесцветным голосом произнес Осадчий. – Считаю до трех. Три!

– Я вас выведу.

В полумраке пещеры у пробитой спасателями замуровки топтались Тагир и Емельянов. Рядом стояли шесть объемистых саквояжей.

Увидев Хабарова, несшего на руках бывшую без сознания Марину, Емельянов нервно присвистнул:

– С бабой-то куда?

– Вдруг наш проводник передумает, – сказал шедший следом Осадчий. – Он ведь из той породы людей, которые чужую жизнь ценят выше собственной. Следовательно, угрожая ему персонально, мы не достигнем желаемого.

– Гениально, босс! – воскликнул Емельянов.

– Пройдите в тоннель. Заминирую дверь, – сказал Осадчий.

– С «секреточкой», как обычно? – спросил Емельянов.

Осадчий кивнул.

– Чтоб испугаться не успели.

В тоннеле Хабаров опустился на колени и положил Марину на землю.

Несколько раз он легонько ударил девушку по щекам.