Сироты вечности - [423]

Хемингсом двигала неукротимая ярость – я видел пену в углах его открытого рта, – но я был крупнее, сильнее и моложе профессионального Яго. Я ухватился за лопату, мы развернулись, и я прижал его к переборке, но прежде взглянул в сторону «Музы»… самой «Музы», кто бы она ни была. Она плавала в рыжем ореоле своих волос, юные груди почти касались метастекла под выщербинами от лопаты, руки безвольно лежали на голых бедрах, ладонями вверх, как будто она почти предвкушала последний роковой удар.

Мы возились в тесном отсеке с комической неуклюжестью сцепившихся насмерть взрослых людей. Оба двумя руками стискивали древко лопаты на уровне подбородка. Оба молча сопели. От Хемингса несло виски, который мы синтезировали и пили только после успешного спектакля.

Наконец моя молодость и удвоенная страхом сила – а также удачный удар коленом по скрытым в гульфике яйцам – дали результат: я снова прижал Хемингса к переборке и, давя древком лопаты под подбородок, оторвал от палубы. Теперь он висел, почти беспомощный. Мне оставалось только надавить посильнее, чтобы раздавить ему кадык или просто нахрен задушить треклятого идиота.

Вместо этого я выговорил:

– Что ты делаешь?

Его глаза, и без того расширенные, округлились, как у драгомана, только безумия в них было куда больше.

– Я… разобью… шар… – захрипел он, обдавая меня спиртными парами, – и термоядерные реакторы… войдут в критический режим. Мы взорвем… этих инопланетных мудаков… к чертям собачьим…

– Бред, – ответил я, опуская его так, чтобы ноги коснулись палубы, но не ослабляя давления на древко лопаты. Нажми я сильнее, свернул бы ему шею. – Реакторы невозможно взорвать. Мне Тули говорил.

Хемингс попытался мотнуть головой, но лишь сильнее ободрал древком и без того покрасневшую шею.

– Она… сказала мне… взорвать можно.

Его остановившийся взгляд был устремлен мне за плечо.

Я отвел древко от его шеи и повернулся взглянуть на «Музу».

– Как она тебе сказала? – спросил я Хемингса, не глядя на него. Он был уже не опасен, поскольку сполз по переборке и теперь лежал на палубе, хрипя и отдуваясь.

– Во сне, – кое-как выговорил он. – Она… приходит… в мои сны. Если реакторы войдут в критический режим, мы проделаем дыру в сфере этих демиургов, весь воздух из нее выйдет, и…

Он осекся – видимо, понял, какой бред несет. Как будто обиталище демиургов – высшее творение Творцов – можно так легко уничтожить.

Я заговорил, глядя не на него, а прямо в голубые глаза «Музы»:

– Ты правда ему так сказала? Ты правда пришла в его сны и сказала, что такое возможно? Если ты можешь превратить корабль… себя… в водородную бомбу, тебе точно не нужна для этого помощь стареющего Яго. Что за херню ты придумала, женщина?

«Муза» печально улыбнулась, но из решетки громкоговорителя в переборке не раздалось ни звука.

Я повернулся к Хемингсу и протянул ему лопату:

– Клавдий, Гертруда и Лаэрт уже почти закончили свою сцену. Гоф с киркой выйдет без тебя. Он будет счастлив произнести твои строки. Он давно считает, что сыграл бы первого шута куда лучше, чем ты. Вряд ли эти чертовы демиурги заметят, что могильщику не хватает подручного.

Можно подумать, я пропустил Хемингсу через задницу тысячеамперный ток. Он вскочил, оперся на лопату, чтобы снова не упасть, сердито зыркнул на «Музу» и полез вверх по лестнице. Актеры на удивление предсказуемы.

Я довольно долго смотрел на голую девушку в синем шаре и молчал. На сей раз она заговорила со мной по громкой внутрикорабельной связи. Ее слова эхом отдавались в пустом корабле.

– Так надо было сделать, Уилбр, иначе он в своей тщетной надежде совершить революцию нашел бы способ причинить кораблю настоящий ущерб. А так пострадала бы только я.

Я по-прежнему молча таращился на нее. Пострадала бы? «Муза» умерла много веков назад, даже если материальная иллюзия ее нагого юного тела и плавала сейчас в синем шаре.

– Приведи ее сюда, только ее и драгомана, как только мы войдем в Плерому, – сказала «Муза». Губы не шевелились, рот не открывался, но голос был, безусловно, ее.

Я не ответил: «Да». Я не ответил: «Кого?» Я промолчал.

Мгновение спустя я повернулся, вскарабкался по лестнице и вышел на солнечный свет досматривать пьесу.

Жаль, что я употребил слово «блистательный» и, может быть, «невиданный» при описании недавнего «Короля Лира»… может быть, я даже описывал этими или похожими словами наше представление Шотландской пьесы перед архонтами или (хотя сомневаюсь) постановку «Много шума из ничего» перед арбайтерами и мыторами днем раньше… поскольку теперь у меня нет слов для воистину блистательной игры наших актеров в том «Гамлете». Конечно, я пропустил несколько минут, пока боролся с Хемингсом в штормовом погребе «Музы», но это не помешало мне оценить воистину неповторимую игру. Кто бы ни был тот давно умерший критик (если он и вправду существовал), сказавший, что для настоящего восприятия «Гамлета» надо читать, а не смотреть на сцене… ну, он просто не видел этого представления.

К последним репликам наши люди чуть не падали от усталости и напряжения, однако удивительным образом это лишь добавляло правдоподобности. Мы как будто