Сиротский Бруклин - [98]

– А кто такой любитель «ореосов»?

– Твой прежний бойфренд.

– Да, но ты, кажется, как-то иначе его назвал.

– Не обращай внимания.

Некоторое время мы молчали. А мой мозг продолжал: «Туретт, тип-топ, хип-хоп, прыг-скок, симп-том, тон-тон…»

– Я только хочу сказать, что не готова в настоящее время к сильному чувству, – добавила Киммери. – Мне нужно время, чтобы понять, чего я хочу. Пожалуйста, оставь меня хоть ненадолго в покое.

– Думаю, ты можешь не продолжать, – бросил я.

– Вот и хорошо.

– Но… – Я внутренне собрался, ступая на территорию интимных переживаний, куда более непривычную для меня, чем территория Коннектикута или Массачусетса. – Думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду, когда просишь меня не спешить. Ты не хочешь пока принимать окончательных решений, чтобы слишком не грузиться, так?

– Мн-н…

– Или об этом ты тоже пока не желаешь слушать? Это меня смущает.

– Нет причин смущаться, – заверила меня Киммери. – Но давай поговорим об этом позже.

– Что ж, хорошо.

– Пока, Лайонел.

Звонок и перезвон сидели на заборе. Звонок упал. Кто остался?

Дзинь!

Дзинь!

Дзинь!

Щелчок.

«Вы набрали номер два-один-два, три-ноль-четыре…»

Приветкиммеризнаючтонедолжензвонитьтебеноятолькохотел…

Щелчок.

– Лайонел?

– Да.

– Прекрати.

– Но…

– Прекрати звонить. Это слишком, понимаешь. У меня было много неприятностей, как ты не можешь этого понять! Это бестактно!

– Да.

– Вот и хорошо, Лайонел, так что пока. О'кей?

– Да.

Кнопка повторного набора.

Автоответчик: «Вы набрали номер…»

Киммери! Киммери! Киммери! Ты там, Киммери?

Ну вот опять проявление моего синдрома! Не успел я порадоваться тому, что выдалось утро, когда Туретт меня покинул, как на тебе, он снова тут как тут, хотя и в несколько необычном виде. Нажимая кнопку повторного звонка, я страдал от нового тика – звонков Киммери, который оказался таким же навязчивым, как повторение слогов или разглаживание чужих воротников.

Мне ужасно захотелось выбросить сотовый телефон швейцара на поросшую травой разделительную полосу дороги.

Вместо этого я набрал другой номер, который всегда держал в памяти, хотя уже давненько не звонил по нему.

– Да? – Голос был усталый, скрипучий от прожитых лет, я хорошо его помнил.

– Эссрог? – спросил я.

– Да. – Пауза. – Это резиденция Эссрогов. Говорит Мюррей Эссрог. Прошу вас, назовите ваше имя.

Я помолчал несколько мгновений, а потом ответил ему:

– Съешь меня, Бейли.

– Господи! – Голос чуть отдалился от микрофона. – Мама, мама, иди сюда. Я хочу, чтобы ты тоже послушала.

– Эссрог Бейли, – проговорил я почти шепотом, хотя мне нужно было, чтобы меня услышали.

В трубке раздалась какая-то возня.

– Это опять он, мама, – сказал Мюррей Эссрог. – Это тот самый дурацкий ребенок Бейли. Он по-прежнему там. Все эти годы.

Итак, я все еще казался ему ребенком – как и он показался мне стариком в тот первый раз, когда я позвонил ему.

– Не понимаю, почему тебя это волнует, – приблизился к телефону женский голос. Каждое слово она говорила со вздохом.

– Бейлибейли, – тихонько сказал я.

– Говори, малыш, делай то, чего тебе хочется, – сказал старик.

Я услышал, как трубку передают из рук в руки, а потом отчетливо стало слышно тяжелое дыхание пожилой женщины.

– Эссрог, Эссрог, Эссрог, – распевал я, как сверчок, забившийся в щель у стены.

Я напрягаюсь. Я опадаю. Вся моя жизнь происходит в пространстве между этими двумя словами – «напрягшийся», «опавший», точнее, и пространства-то никакого нет, это вообще должно быть одно слово: «напрягсяопал». Я – как подушка безопасности в автомобиле – всегда готов охватить другого человека, заполнить собою все свободное пространство. Я съеживаюсь и расправляюсь – и так постоянно. И никогда от этого никому пользы нет, а мне и подавно. Однако пленка все еще крутится, подушка безопасности надувается и опадает, а жизнь бежит еще куда-то, подальше от всех этих штучек.

Предыдущая ночь, проведенная в постели с Киммери, неожиданно показалась мне очень-очень далекой.

Как это телефонные звонки – звонки по сотовому телефону, между прочим, – упрямо, хоть и бесплатно, могут передать то, что чувствует тело? Как могут призраки прикасаться к живым?

Я постарался не думать об этом.

Я бросил сотовый телефон на сиденье рядом с собой, туда, где уже в беспорядке валялись сэндвичи Зеода в бумажных упаковках, надорванный пакет с рассыпавшимися чипсами, смятые жирные салфетки, ставшие прозрачными в лучах утреннего солнца. Я неаккуратно ем, многое делаю неправильно, но теперь это не имеет значения – ни сегодня, ни в будущем. Как только прервался поток телефонных тиков, я помрачнел, стал рассеянным. Я пересек мост, соединяющий Поустмаут с Мэном, и попытался сосредоточиться на том, что видел вокруг себя, чтобы справиться с тиками, забыть об усталости и горечи и превратиться в стрелу, наконечник которой направлен на Масконгаспойнт-Стейшн, туда, где можно будет найти ответы на интересующие меня вопросы. Вместо туреттовской болтовни у меня в голове раздался голос Минны: «Не бросай этого дела, шут. Ты должен довести начатое до конца, так что не опускай руки. Рассказывай свою историю на ходу».

Шоссе № 1, тянувшееся вдоль побережья Мэна, проходило через вереницу облюбованных туристами деревушек: они манили чистыми пляжами, лодками, сдающимися напрокат, и решительно все ломились от антиквариата и омаров. Большинство отелей и ресторанов были закрыты, на них пестрели вывески с надписями «УВИДИМСЯ СЛЕДУЮЩИМ ЛЕТОМ!», «ЖЕЛАЕМ ХОРОШО ПРОВЕСТИ ГОД!». Я что-то сомневался, что все это искренне; дорога напоминала мне схему, дорожную карту, по которой я не в машине еду, а набрасываю маршрут карандашом. У меня еще появилось такое чувство, словно я путешествую по страничкам календаря или по коллекции живописных марок. Ни одна из них мне особенно не понравилась, ни одна не произвела должного впечатления. Всего разок я удосужился выбраться из автомобиля.