Сиротка. Слезы счастья - [215]

Эстер, похоже, было очень приятно снова оказаться в доме, в котором прошли первые дни ее пребывания в регионе Сен-Жан и в котором, кроме того, она встретила своего будущего мужа. Она поучаствовала в купании детей и стала наблюдать за тем, как они – уже в пижамах – ужинают. Это позволило Кионе поболтать с ней. Овида же увел в гостиную Жослин, никогда не упускающий подходящего случая поболтать с кем-нибудь о политике.

Когда детям пришло время ложиться спать, Киона попросила Акали отвести троих малышей на второй этаж и пообещала детям, что скоро к ним придет.

– Вы откроете мне один маленький секрет? – спросила Киона у Эстер, уводя ее в садовую беседку.

– Я не могу вам ни в чем отказывать, Киона. Благодаря вам я теперь имею возможность наслаждаться жизнью в доме, о котором я мечтала, – доме, в котором тепло, который хорошо закрывается и в шкафах которого полно съестных припасов. Я вспомнила об этой своей незатейливой мечте, когда Овид повез меня на прогулку в Ла-Бе, и затем он помог мне воплотить мою мечту. Вы мне тоже очень помогли: мой дом теперь стал жилищем без призраков. Благодарю вас от всего сердца.

– Вы меня уже отблагодарили, Эстер, в то утро, когда я заглянула к вам, чтобы убедиться, что все встало на свои места и больше нет ни странных звуков, ни проблем с электричеством.

– Если бы вы не приехали и не объяснили мне, кем была эта несчастная пропащая душа, у меня не хватило бы мужества продолжать жить на улице Марку.

– Меня сегодня вечером что-то стало мучить любопытство. Овид рассказал вам, что он написал Лоре письмо с извинениями по поводу своего поведения с Лоранс? Думаю, я могу затеять с вами разговор на эту тему, потому что он вам обо всем рассказывает.

– А почему это вас интересует? – удивленно спросила Эстер.

– Простите. Вы, похоже, сочли меня бестактной.

– Вовсе нет.

– Сочли, сочли.

– Тогда получается, что вы прочли мои мысли.

– С этим я, к сожалению, не могу ничего поделать. Но вообще-то я всячески стараюсь отталкивать от себя все то, что пытается перескочить из головы находящегося рядом человека в мою голову.

Эстер расхохоталась, а затем легонько ткнула указательным пальцем в грудь Кионы.

– Получается, что вы, несмотря на свои экстраординарные способности, не можете выяснить, в чем же покаялся мой жених?

– Нет, я отнюдь не обладаю способностью узнавать содержание писем, запечатанных в конверт и находящихся от меня на расстоянии в несколько миль, – ответила Киона, тоже начиная смеяться.

– Подойдите поближе – и вы все узнаете, – прошептала Эстер. – Я вообще-то помогала Овиду составлять это письмо. Он поначалу пытался сочинять какие-то бессмысленные объяснения, но в конце концов ваша мачеха получила письмо, состоящее всего лишь из нескольких строк. «Дорогая Лора, чтобы процитировать Вам кого-нибудь из великих, напишу следующее: тот, кто никогда не грешил, пусть первым бросит в меня камень. И еще: будь я на Вашем месте, я поступил бы точно так же, то есть выдворил бы из своего дома гнуснейшего наглеца, который, впрочем, виноват лишь в том, что был на несколько секунд сражен красотой Вашей внучки». Затем – его подпись.

– Вы, получается, знаете содержание письма наизусть? – удивилась Киона.

– Я прочла его несколько раз вместе с Овидом, и в подобных случаях я запоминаю вообще-то быстро. Ну что, теперь вы довольны?

– Да, благодарю вас. Вы с Овидом, как ни странно, сумели написать именно то, что могло подействовать на Лору. Браво! Мне хотелось бы встречаться с вами этой зимой, по воскресеньям… Вам, я думаю, нужно будет посетить концерт, который будет давать моя сестра в резервации Пуэнт-Блё в конце ноября. Мы вдвоем с Мадлен займемся подготовкой места, в котором пройдет концерт, и организацией самого концерта.

– А как насчет концерта в санатории? Помните, вы мне о нем говорили? Это было бы огромной радостью для наших пациентов!

– Этот концерт, возможно, пройдет в первую очередь. Ну да ладно, идите к Овиду в гостиную, а я прочту сказку малышам.

Киона направилась легким шагом к дому – худенькая и гибкая девушка в длинном платье цвета осени.

Резервация Пуэнт-Блё, четверг, 30 ноября 1950 года

Сидя рядом с Кионой в школьном классе, Жослин погладил ей ладонь, чтобы привлечь ее внимание. Она повернулась к отцу, и тот показал ей на одно из окон. За стеклами, освещенными висящим над входом в школу фонарем, падали снежинки.

Киона показала жестом, что она это уже видела, и снова посмотрела на Эрмин, стоявшую на возвышении, предназначенном для учительницы. Певица кланялась под бурю аплодисментов, только что исполнив «Арию колокольчиков» из оперы «Лакме». Ария эта была довольно трудной.

Классная комната была забита до отказа. Монтанье, живущие в резервации, расселись в ней кто как может – и на стульях, и на партах, и просто на паркете в проходах между рядами. Женщины держали своих маленьких детей у себя на коленях, уставившись с серьезным и сосредоточенным видом на певицу, силуэт которой был освещен двумя светильниками. Только лишь почтенному шаману Наку было предоставлено кресло. На голове Наку была потертая меховая шапка, а на его худые плечи накинули толстое покрывало. Он, как и все остальные, с восхищением слушал Соловья из Валь-Жальбера, выступающего то в роли Мими из оперы «Богема», то в роли Кармен из одноименной оперы, то в роли Маргариты из оперы «Фауст» и способного без каких-либо видимых усилий брать самые высокие ноты. Эрмин выглядела ослепительно в своем платье из розового муслина со стразами. При малейшем ее движении материя начинала поблескивать от уровня ее выдающейся вперед груди и до подола широкой юбки, который колыхался вокруг ее ног.