Сиротка. Слезы счастья - [154]

– Не могу в это поверить, – уже в десятый раз повторял Луи, которого Лора в срочном порядке вызвала из летнего лагеря.

Луи был более высоким и более худым, чем Мукки. Его симпатичное лицо с серо-голубыми глазами портили несколько больших угрей. Волосы каштанового цвета были подстрижены очень коротко. Когда он находился в летнем лагере, ему не терпелось вернуться домой, однако это его преждевременное возвращение получилось невеселым: он очень любил Шарлотту, и ее кончина его сильно огорчила.

– Подумать только: она вернулась сюда из Европы, но мне не удалось застать ее живой, – прошептал он на ухо Мукки.

– А я после ее возвращения виделся с ней только на одной вечеринке, – сказал Мукки, на душе у которого тоже было очень тяжело.

Жозеф Маруа, сидевший рядом с Луи, посмотрел на него сердитым взглядом. Сейчас был неподходящий момент для того, чтобы болтать, и Жозефу очень захотелось об этом напомнить молодым людям. Андреа Маруа, в девичестве носившая фамилию Дамасс, плакала, не сдерживаясь: ее переполняли эмоции. Мало кто из родственников и близких людей Шарлотты следил за ходом церемонии: почти все они погрузились в свои размышления и горевали каждый по-своему.

Лора с горечью размышляла о нелегкой судьбе тех женщин, которым пришлось стать жертвами на алтаре материнства. Она даже удивлялась тому, как это ей самой удалось благополучно родить троих детей. А еще ее очень беспокоила судьба двух детей Шарлотты, оставшихся без матери. Она жалела их всей душой.

Жослин снова и снова мысленно проклинал превратность и жестокость судьбы. «Эта бедная девчонка родилась под несчастливой звездой! – думал Жослин. – В раннем детстве она была почти слепой, ее первый жених ее бросил, а затем, когда она вышла замуж за серьезного и весьма любезного мужчину, она умерла в результате преждевременных родов».

Тошан, до глубины души потрясенный этой безвременной кончиной, переживал главным образом за Эрмин. Состояние депрессии, в которое она впала, напоминало ему о том тяжелом периоде их семейной жизни, который последовал за смертью их сына Виктора, прожившего на белом свете лишь несколько недель. Он сердито подумал, что это лето – лето 1950 года – принесло им тяжкие хлопоты и большое горе.

Людвиг пребывал в полном смятении. Судьба отняла у него женщину, которую, как он полагал, он уже не любил, и ему теперь казалось, что это наказание за его дурные мысли. «Я ее бросил – вот в чем заключается правда. Я ее не понимал и не поддерживал там, в Германии. Она впадала в меланхолию, и я подтолкнул ее к тому, что она совершила большую глупость. Она поступила так только потому, что нуждалась в мужском внимании. Бедняжка Шарлотта, прощай навсегда!» Людвиг старался не думать сейчас ни о чем, что не было связано с проходящей в церкви траурной церемонией. «Реквием» Верди, который начал играть орган и звуки которого, казалось, устремлялись куда-то к высокому своду, заставил Людвига уставиться с задумчивым видом в пустоту.

Священник завершил отпевание и произнес краткую речь; слова ее отзывались болезненным эхом в сердце Кионы:

– Дочь нашего региона Лак-Сен-Жан, которая, уехав в далекую страну, вернулась к нам, чтобы сделать здесь свой последний вдох…

Онезим медленно закивал. Перед началом церемонии он специально попросил священника, чтобы тот не упоминал Германию. Для этого рыжеволосого гиганта тени войны еще не рассеялись. Иветта, услышав эти слова, громко всхлипнула, не заметив, что Киона посмотрела на нее испепеляющим взглядом.

«Уже слишком поздно стонать и испытывать угрызения совести. Все это произошло по твоей вине!» – подумала Киона, которой казалось, что ее обволакивает ледяное покрывало. Будучи не в силах от него избавиться, она не испытывала почти никаких чувств – как будто ее кровь застыла, а сердце – остановилось. Единственное, что она сейчас еще чувствовала, – это гнев и негодование.

Овид и Эстер стояли почти у самого выхода из церкви Сен-Жан-де-Бребёф и с мрачным видом слушали аккорды «Реквиема». Овид взял Эстер за руку, желая избавить ее от дрожи. Однако это не помогло ей успокоиться. Ее лицо было очень бледным, под глазами виднелись мешки, а в выражении лица чувствовались печаль и горечь с того самого момента, как она узнала о смерти Шарлотты.

«Ее следовало отвезти в больницу, – сказала Эстер перед началом траурной церемонии Лоре и Жослину. – Я ее осмотрела, но я всего лишь медсестра, а не врач, и у меня очень мало опыта!»

Решив послушаться Киону, она не собиралась открывать правду относительно так называемых «преждевременных родов». Кроме того, ее познания в области медицины подсказывали ей, что кровотечение, приведшее к смерти Шарлотты, не было напрямую связано с ее успешной попыткой совершения аборта. Доктор Брассар, осмотрев тело умершей, пришел к выводу, что у нее имелась какая-то хроническая проблема со здоровьем, и он сообщил об этом Эрмин.

– Вы мне говорили, что во время последних родов эта несчастная потеряла много крови. Можно считать, что на данном этапе беременности та нагрузка, которую вдруг стал испытывать ее организм, оказалась для нее фатальной, тем более что у нее была венозная слабость. Она сильно напрягалась для того, чтобы вытолкнуть из себя плод?