Сиротка. Слезы счастья - [156]

Пусть никто не спит! Пусть никто не спит!

Ведь и ты, принцесса, тоже,

В комнате своей холодной

Лицезреешь в небе звезды,

Что дрожат от страсти нежной…

Киона закрыла глаза, сопереживая той боли, которая, как она сама чувствовала, охватила тело и душу ее сводной сестры. Она спрашивала себя, каким чудом Эрмин удается сейчас так великолепно исполнять эту арию, в ноты которой заложено столько отчаяния. И тут вдруг она поняла: пение мало-помалу освобождало душу Эрмин от давящей на нее тяжести и заменяло ей те исступленные крики, издать которые она не решалась. Это было своего рода отдушиной, способом облегчить свои страдания. Кионе вспомнилось, какой она увидела Шарлотту на следующий день после ее смерти. Одина и Эрмин тогда вызвались обмыть ее и должным образом одеть. Ее тело – легкое, как пушинка – положили на чистую простыню, надели красивое платье из зеленого муслина в золотистый горошек, которое ей подарила Киона. Когда, согласно квебекской традиции, ее положили в гостиной среди ваз с букетами цветов, чтобы к ней могли прийти проститься те, кто ее любил или хотя бы знал, она была похожа на спящую красавицу из сказки. Цветы нарвали Андреа, Иветта и Одина в заброшенных садах Валь-Жальбера.

«Какие тяжелые часы нашей жизни, какие невыносимые моменты! – подумала Киона, сжимая челюсти. – И никто не приходит, никто не пришел!»

Она имела в виду не живых, а тех усопших из числа родственников и просто близких людей Шарлотты, которые вполне могли бы появиться, чтобы сопроводить ее в таинственный мир духов, который люди называют потусторонним миром. Миром, находящимся по ту сторону границы между живым существом, наделенным осязаемым телом и способностью есть, пить, смеяться, плакать и любить, и теми призраками, которых она частенько видела и которые представляли собой лишь силуэты – как четкие, так и расплывчатые; как цветные, так и бесцветные. Усопшие могут являться живым, когда те спят, и это, с точки зрения Кионы, очень любезно и вежливо с их стороны, потому что не вызывает такого шока, как встреча с ними наяву. Можно ведь было считать, что это всего лишь сон, и отрицать существование душ усопших. А вот таким медиумам, как она, умершие являлись в самых разных местах и в самое разное время. Однако в этот день в церкви Сен-Жан-де-Бребёф ни один из них не появился. «Ни ее мать Аглая, ни ее братья Симон и Арман! А ведь все они любили ее, хотя и каждый по-своему», – подумала Киона.

Чье-то всхлипывание отвлекло Киону от ее размышлений: Адель, заплакав, стала звать свою маму. Людвиг тотчас же наклонился над своей дочерью и попытался ее успокоить.

– Мама сейчас высоко-высоко, на небе. Ты когда-нибудь ее снова увидишь, моя дорогая, – прошептал он девочке на ухо.

– Я хочу видеть ее сейчас! – захныкала малышка.

Вслед за Аделью вдруг заплакал и Томас. Людвиг, почувствовав себя неловко, решил выйти с детьми из церкви.

– Мне не следовало их сюда приводить, – тихо сказал он, как бы извиняясь, Онезиму.

– Останься здесь, с ними выйду я, – тихо сказала Людвигу Киона. – Если хочешь, я отвезу их домой. Им будет лучше рядом с Констаном и Катери. Бабушка Одина займется ими во время погребения. Вести их туда смысла нет.

Людвиг молча кивнул. Для Кионы стало большим облегчением то, что она снова увидела солнце и почувствовала, как ей в лицо дует ветер со стороны озера. Расстояние до озера было небольшое, а потому она пошла с обоими детьми на пляж, чтобы просто прогуляться. Вид чаек, которые то просто планировали, то совершали какие-то акробатические движения в воздухе, и белых барашков на волнах возымел желаемый эффект. Адель слабо улыбнулась, а ее маленький брат бросился бегом к кромке воды.

– Не намочи свою обувь! – крикнула ему сестра. – Папа будет сердиться.

– А ты переживаешь за Томаса! – констатировала Киона, умиленная серьезным выражением лица девочки.

– Так я же его старшая сестра. Папа будет ходить на работу, и мне придется заботиться о Томасе.

– Кто тебе такое сказал, Адель?

– Тетя Иветта.

– Она ошибается. Обязательно найдутся взрослые люди, которые будут заботиться и о тебе, и о твоем брате. Я знаю, что у тебя большое горе, что ты потеряла свою маму, но мало-помалу ты перестанешь горевать и снова начнешь играть и веселиться. Для меня детство – это нечто святое.

– А что означает это слово – «святое»?

– Скажем так, что дети должны иметь возможность быть счастливыми, что бы ни происходило. Ты имеешь право играть, даже если твоей мамы уже больше нет, и право смеяться, когда я тебя щекочу. Пойдем присядем вот под этим деревом.

Киона обняла Адель и погладила ее волосы – шелковистые и вьющиеся. Томас к тому моменту уже придумал для себя развлечение: он стал собирать гальку и бросать ее в воду.

– Мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас, когда моя мама тоже умерла, – стала рассказывать Киона. – Всего лишь на год больше… Я тогда была не рядом с ней: меня упрятали в жуткое место. Там я попала к очень злым людям, которые причинили мне так много вреда, что я отнеслась к смерти своей мамы спокойно. Единственное, что меня тогда волновало, – так это как бы удрать из того жуткого места и найти Мин, которую я тогда уже очень любила. Она сама приехала меня спасти. Она взяла меня к себе и стала растить меня так, как будто я была ее собственным ребенком. Мне очень не хватало моей мамы, но зато я играла с близняшками – Лоранс и Нуттой – и со своим сводным братом Луи. Я поняла, что самое главное – это то, что я жива и что мне не причиняют больше зла… Я обещаю тебе, что мы будем о тебе заботиться. Мне хотелось бы взять тебя к себе и растить так, как Мин растила меня, делать тебе другие домики для кукол, водить тебя в школу, шить платья и петь колыбельные.