Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [73]

«Я победила, и она больше никому не навредит, — сказала Элизабет себе. — Но какой ценой, Господи! Я всю жизнь буду нести этот крест…»

Дакота-билдинг, по прошествии трех часов

Было уже темно, когда автомобиль Эдварда Вулворта медленно въехал в арку Дакота-билдинг. Швейцар запер за ним ворота и вернулся к себе в каморку. Чтобы не видеть того места, где умерла Скарлетт, Элизабет зажмурилась.

— Па, на мостовой до сих пор кровь? — спросила она.

— Может быть. Я не смотрел.

Элизабет выпустили под залог, причем громадный, но богатый негоциант внес его не раздумывая. Приватный детектив Роберт Джонсон, не столь состоятельный, предложил тем не менее разделить с ним расходы.

— Твой свекор расстроился, узнав, что ты под подозрением, — заметил мистер Вулворт, паркуя авто. — Его слово на суде будет значить много, равно как и твои показания, Лисбет! Самозащита — вот какой будет вердикт.

Элизабет чуть не плакала. Она очень устала, проголодалась, изволновалась. Слабым голосом она проговорила:

— Скарлетт хотела избавиться от меня, па. То, что потом происходило на балконе, я помню слабо. Все как в тумане… Мне кажется, что это все-таки было самоубийство. Но, раз представилась такая возможность, она все равно обвинила меня.

— Но ты в безопасности, дома, милая, и это главное. Идем скорее, успокоим Мейбл!

Я позвонил сказать, что мы скоро будем.

— Па, поговорим начистоту! Я чувствую, что ты на меня сердишься. Или, скорее, обижаешься. Я очень-очень хочу, чтобы ты меня простил.

Эдвард заглушил мотор, повернулся и серьезно посмотрел на приемную дочь.

— Я еще не до конца осознал, что произошло, милая. Я напуган и расстроен из-за твоей безумной инициативы. Ты в одиночку, без помощников, попыталась обличить это порочное создание! Недаром я ее недолюбливал… Но ничего, я соберусь с мыслями, и все наладится. Худшее, что могло случиться, — это что ты погибла бы, пока мы с Мейбл болтали о всяких глупостях в кругу друзей! Но ты жива и здорова, вне опасности, однако мне нужно время, чтобы успокоиться.

— Па, милый па, спасибо, что сказал мне все это! Обними меня крепко! Знал бы ты, как я испугалась и как я на себя злюсь!

— Иди ко мне, дитя мое! — прошептал Эдвард, привлекая молодую женщину к своей груди. — Когда этот кошмар кончится, мы уедем в Скалистые горы. Помнишь, что у нас там есть шале? Как тебе идея? Встретим Рождество… Когда тебе было десять, мы провели там все зимние праздники, помнишь?

— Это было незабываемое Рождество, па. Белые от снега горы, громадные сосны… Бонни решила научиться кататься, но, что ни шаг, падала, и это было так смешно!

— В этот раз тебе лучше не ходить с коньками на пруд, Лисбет. Конечно, если доктор подтвердит беременность.

— Я уверена, что жду ребенка, па.

— Мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы тебя оправдали! Обещаю! — сказал мистер Вулворт, нежно ее обнимая.

Минут через десять пришел черед уже Мейбл целовать и обнимать Элизабет, рыдая от облегчения, под благосклонным взглядом стоящей тут же Нормы.

— Прости, ма! Я не хотела, чтобы так получилось. Ты очень любила Скарлетт, я знаю.

Услышав это, Мейбл вздрогнула, отступила на шаг, не отпуская при этом рук молодой женщины.

— Я испытывала к ней очень теплые чувства, Лисбет, в начале нашей дружбы. Потом, врать не стану, Скарлетт поймала меня в свои сети, и если я сомневалась в ее искренности, нравственности, я не желала это признавать. Думаю, она не заслужила такой страшной смерти, но Норма рассказала мне правду… Я хочу сказать, все то, что узнал о той, кого я считала своей подругой, Роберт Джонсон. И за это время я успела неплохо узнать Скарлетт. Не в ее характере было признавать поражение, терять лицо. И в тюрьму она бы не пошла, предпочла бы умереть.

Элизабет, которая все это время молча кивала, поймала себя на том, что стучит зубами от холода: полицейские отдали ей шаль, только когда выпустили из камеры.

— Приготовлю вам теплую ванну! — воскликнула Норма. — Есть овощной суп, если вы проголодались.

— Спасибо, Норма, но сейчас я хочу только переодеться и прилечь. Я еле стою на ногах.

— Принесу тебе поднос в спальню, — сказала Мейбл. — Идем, я тебя провожу. Надеюсь, Эдвард, ты нас извинишь!

— Ну конечно, дорогая! Лисбет нужно отдохнуть, и вы сможете поговорить. Это необходимо.

Слезы нежности струились по щекам Элизабет. Было ощущение, что она вернулась на много лет назад. Все те же пахнущие свежестью простыни, мягкие подушки под головой… Ничего на самом деле не поменялось: ни розовый свет прикроватной лампы, ни пастельные обои на стенах, ни акварели в позолоченных рамках. И Мейбл все та же, сидит на краешке кровати, и ее нежное лицо в обрамлении медно-рыжих кудряшек освещает бесконечно ласковая улыбка…

— Завтра придет доктор и посмотрит тебя, — нежно вещала она. — И мы узнаем, как обстоит дело. Но это была бы такая радость… Малыш в доме!

— Ма, мне стыдно, что я так хорошо себя чувствую, что мне ничего не грозит, при том что, сама того не желая, спровоцировала гибель человека.

И па полсостояния отдал, чтобы меня отпустили на поруки. Я все время думаю о тех бедных людях, которых обвиняют несправедливо, но за них залог внести некому. Девушка из бедной семьи, окажись она на моем месте, сейчас уже была бы в головном управлении полиции, за решеткой до самого суда. Я была готова и к этому, но потом у меня схватил живот и я стала считать, когда были последние «женские дни»…