Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [41]

И он увел ее в комнату, которую ему отвел доктор, — скудно обставленную, но удобную. Любопытная Мариетта прошлась вдоль стен, разглядывая гравюры медицинского свойства, сунула нос за ширму, где были туалетные принадлежности, похлопала ладошкой по упругому матрасу.

— Узкая у тебя кровать, — посетовала она.

— Узковата. Зато можно лежа любоваться закатом и как солнце золотит листву магнолии. Кажется, что и она тоже — вся из золота.

— Ты красиво говоришь, Жюстен! Мне нравится!

Вся трепеща в предвкушении, Мариетта его обняла. Этого мужчину ей хотелось до дрожи, до крика. Жюстен наклонился и деликатно поцеловал ее в губы. У него много месяцев не было женщины, и возбудился он моментально.

— Только закрою дверь в коридор, — шепнула Мариетта. — А ты проверь ту, стеклянную, что ведет в сад. И шторы задерни! Твоя сиделка — дама с понятием, мешать не станет.

— Ты уверена?

— Она все про нас поняла! И говорит мне: мол, пойду поглажу белье. У них тут специальная комната есть, на другом конце дома. Жюстен, ты не бойся, я помню про рану!

— Она не болит совсем, зарубцевалась! — шепнул он ей на ушко.

— Помоги, да побыстрее! — попросила Мариетта, поворачиваясь к нему спиной. — Эти городские наряды — ни надеть на скорую руку, ни снять. Там крючочки расстегивай! -

Жюстен постарался на славу — и вот она, желанная полунагота! Под ситцевой полупрозрачной нательной сорочкой угадывались тяжеловатые груди с напрягшимися сосками. Не спешила Мариетта снимать и отделанные кружевом панталоны с застежкой между ног на пуговички. Шляпка и зонтик давно уже валялись на полу.

Жюстен уже мало что соображал, вся энергия его сосредоточилась в одной конкретной части тела. Он обнял Мариетту так, что та застонала, и стал осыпать поцелуями, все более жадными.

— Приляг-ка на постель, — сказала она, отстраняясь и ловя ртом воздух.

Он подчинился, взбудораженный, нетерпеливый. Она развязала шнурок на его полотняных штанах. Открылась небольшая аккуратная повязка на уровне талии.

— Бедный мой! — прошептала Мариетта, касаясь мужского живота губами.

Сноровистая в любовной игре, жадная до удовольствий, она вслед за ним забралась на кровать. Склонилась над Жюстеном, не сводившим с нее своих черных страстных глаз. Он тихо застонал от блаженства, когда она обхватила член рукой и стала ритмично сжимать. А потом оседлала его и замерла в экстазе, полузакрыв глаза.

Не помня себя от возбуждения, молодая женщина качнула бедрами взад-вперед

— медленно, сладостно. И закусила губу, чтобы не закричать. Жюстен не отставал: сжимал ей груди, подразнивал соски, подбрасывал ее на себе. Он сдался первым: в паху словно огнем обожгло.

— Ты! Ты! — шептала она, инстинктивно продолжая двигаться.

Наконец Мариетта улеглась с ним рядом, и Жюстен чмокнул ее в лоб, потом — в волосы.

— Не уезжай, — едва слышно попросила она. — С тобой так хорошо!

Жюстен, у которого после полученного удовольствия сердце выпрыгивало из груди, набрал в легкие побольше воздуха и только потом ответил:

— Мы сразу занялись делом, а поговорить есть о чем, Мариетта! Я еще не знаю, уеду или нет. Отец кое-что мне предложил, и, думаю, я соглашусь.

— Называешь Лароша отцом? Это что-то новенькое!

— Какая разница? Ты прекрасно знаешь, какая у меня была в детстве жизнь, уж Мадлен постаралась. Бывало, она меня лупит, а я мечтаю, как вырасту и отомщу… И вот она, моя родная мать, наказана! Мадлен умрет в тюрьме. А у меня есть шанс отыграться!

— Это как?

— Ларош может устроить так, что мне не придется возвращаться в часть, в Сент-Этьен. У него большие связи, и меня демобилизуют раньше срока. Кажется, он раскаивается — ну, из-за меня. Сама подумай: Ларош стареет, и он очень одинок. Хочет, чтобы я помогал ему управлять виноградниками, и не как прислуга — как хозяйский сын. У меня будет своя комната в замке, и он меня усыновит! Меня, у которого и фамилии-то никогда не было!

— Быть Ларошем — подумаешь, велика честь! — осадила его Мариетта. — Жюстен, твой папаша — негодяй каких мало и потаскун. Он чуть тебя не убил!

— Но сразу одумался! Доктор Фоше рассказывал, как все было. Ларош привез меня вечером в фаэтоне, и доктор сразу меня осмотрел. Ларош умолял его меня спасти, твердил, что я — его сын.

— Делай как хочешь, мне-то что! — отрезала молодая женщина, вставая. — А мне пора домой. Только помоги мне с этими треклятыми крючками!

Жюстен застегнул штаны, одернул на себе рубашку. И, помогая Мариетте одеваться, то и дело ее оглаживал.

— Разве ты не этого хотела? — шепнул он, целуя ее сзади в шею. — Я никуда не уеду, и мы можем встречаться. Кто мне запретит выезжать верхом по утрам или вечером, как тебе удобнее.

— Правда? Мы правда будем встречаться? Лучше — в охотничьем домике, что за дальней оградой. Жюстен, ты без пяти минут хозяйский сын, а не загордился… А я-то собиралась порадовать тебя подарком! Теперь ты будешь жить в замке, и он тебе ни к чему. Но все равно держи!

Из полотняной вышитой сумочки Мариетта извлекла фотокарточку. Элизабет стоит на замковом подъемном мосту!

— Она уже была у меня в кармашке фартука в тот вечер, когда старый псих в тебя выстрелил, — пояснила молодая женщина. — И все это время я ее храню.