Сирота с Манхэттена. Огни Бродвея - [4]

— Кажется, я знаю, о чем вы думаете, — прошептала молодая женщина, прислушавшись к своей интуиции.

— Неужели?

— Со мной это случилось из-за того, что я прыгнула в реку, до этого ничего такого я с собой не делала. Я бы никогда не осмелилась сделать то, о чем вы думаете. Мне просто было очень-очень плохо.

— Если это по вине мужчины, моя хорошая, то вы — не первая и — увы! — не последняя, — отвечала медсестра тоже шепотом. — И не надо оправдываться: доктор, осмотревший вас сразу после поступления, сказал, что вы точно не беременны. А теперь отдыхайте!

С минуту Элизабет лежала зажмурившись, потом радостно улыбнулась.

«Если так, я все забуду! — пообещала она себе. — Теперь можно ехать. Я снова буду с ма и па в Нью-Йорке, и все опять будет хорошо!»

Мысли ее обратились к Мейбл и Эдварду Вулвортам. Как бы они огорчились, узнав о ее гибели! И могло ли быть по-другому? Вулворты десять лет опекали Элизабет и заботились о ней.

«Мои родители по зову сердца! Любимые и любящие!»

Звук стремительных, тяжелых шагов заставил ее вздрогнуть. К кровати быстро подошел мужчина. Ричард! Разгоряченный ходьбой, с блестящими от слез янтарными глазами, в купленном к свадьбе бежевом льняном костюме.

— Лисбет! — прошептал он. — Лисбет! Это правда ты! Меня к тебе не пускали. Заставили ждать в коридоре.

Он словно бы прибавил в росте, и его черные волнистые волосы чуть растрепались.

— Если этот господин вам докучает, скажите! — вмешалась медсестра. — Вы ведь просили прийти даму, вашу подругу Бонни.

— Это мой жених, он мне совсем не докучает, — заверила ее Элизабет.

— Тогда ладно.

Чтобы было удобнее разговаривать, Ричард опустился на колени у кровати, даже не глянув на стул для посетителей. Своими теплыми ладонями он накрыл руки Элизабет, маленькие и холодные.

— Ты плакал? — удивилась она.

— Милая, я думал, тебя больше нет! И тоже хотел умереть. Лисбет, почему?

Ей никогда не доводилось видеть его таким потерянным. Расчувствовавшись, Элизабет залилась умиротворяющими слезами, с которыми исторгался яд, неделями отравлявший ей душу.

— Ричард, прости! Ты уже знаешь, что я сделала?

— Знаю. Я пошел к мосту Пон-Неф, рассчитывая тебя догнать, ты ведь часто ходишь в сад Тюильри. И там, на мосту, была толпа. Мне рассказали, что молодая женщина в желтом платье бросилась в реку. Я чуть с ума не сошел, чуть не прыгнул следом! Жандармы стали меня спрашивать, а потом один из них и говорит: мол, вон там, ниже по течению, лодочники только что вытащили из воды женщину. Никогда еще я так быстро не бегал. Но все равно не успел: твои спасители на фиакре повезли тебя в Л'Опиталь-де-ла-Шаритэ[5]. Мне все это рассказал лодочник. Жандармы остались его допрашивать, а я побежал сюда. Меня оставили ждать в коридоре, но потом терпение мое лопнуло. Наконец-то я тебя вижу, живой и невредимой, и ты со мной разговариваешь, ты на меня смотришь! Лисбет, это такое счастье!

Ричард поцеловал молодую женщину в щеку. Ему хотелось обнять Элизабет, прижать к груди. Однако он не осмелился — слишком много посторонних: больные, медсестры, монахиня… Элизабет же с ужасом осознавала, какому потрясению он подвергся по ее милости.

— Прости меня! — снова сказала она. — Зато теперь мы можем жить счастливо. Если ты все еще хочешь взять меня в жены, после всего, что из-за меня пережил, — всех моих недомолвок, холодности… Ричард, пожалуйста, попроси, чтобы задернули занавески, я должна кое в чем тебе признаться.

Тогда ты поймешь, почему я хотела умереть.

Медсестра, занимавшаяся своими делами неподалеку, задернула плотные льняные занавески на металлическом карнизе, обрамлявшем кровать по периметру. Элизабет и Ричарду стало намного комфортнее, потому что теперь на них никто не глазел.

— Милая моя, я всего лишь хочу понять…

— Тогда придвинься поближе! Да, еще ближе, чтобы никто не услышал. Я должна признаться в чем-то ужасном.

Она жалобно улыбнулась, и Ричард нежно сжал ее руки, желая приободрить. Внутренний голос сказал Элизабет: «Пора!» А может, у нее просто не было другого выхода.

Перед глазами замелькали картинки, яркие и четкие — как они бежали из замка Гервиль несколькими неделями ранее. Вот галопом несется экипаж по брусчатой дороге вдоль реки Шаранты… Тополя так и мелькают за окном… Вот они уже на железнодорожном вокзале. Она, Элизабет, просит у кассира билеты до Парижа, и Бонни обнимает ее за плечи…

«Бонни, милая, ты наверняка обо всем догадалась!» — промелькнула мысль у Элизабет.

Ричард между тем поглаживал ее по щеке. Молодая женщина была бледна, но это ничуть ее не портило. Даже такая — дрожащая, испуганная — она лучилась чувственностью.

Редко ему приходилось видеть такую красоту — деликатную, без намека на пошлость. Он невольно залюбовался ее ярко-розовыми губами, пухлыми, изящного рисунка и невероятно соблазнительными.

Элизабет набрала в грудь побольше воздуха и выдала одной тирадой:

— Дед меня изнасиловал. На чердаке в башне, пока Бонни лежала без сознания. Я тоже лишилась чувств — от страха, боли и отвращения. Это было страшно, Ричард. Эта жестокость, это перекошенное лицо, которое я видела даже в темноте. Убежать я не смогла. Все произошло, как в моих самых жутких кошмарах. А я-то думала, что достаточно сильна, чтобы обмануть судьбу!